Давно собирался написать о ростовских музыкантах. О тех, кто, не став знаменитостями в общепринятом смысле, тем не менее, прославил свой город поболее иных звезд.
Желание такое возникло, когда, включив
Вот и сейчас: в памяти возникли зал ресторана «Театральный» и Соломон Наумович Телесин,
И еще одна картина перед глазами:
Рассказав об этом удивительном исполнении большому энтузиасту и ветерану ростовского джаза Рафаилю Хайрулловичу Туишеву, услышал:
А почему бы тебе не написать об этих людях? В конце концов, на таких вся наша культура держится. Да и к тому же фронтовики Когда еще вспомнить о них, как не в этот год?
Так и родились эти заметки. Как признание в любви к джазу и как дань глубочайшего уважения к людям, которые сначала защитили нашу культуру с оружием в руках, а потом сохраняли и развивали ее. Тем, кто делал Ростов джазовым центром, став потом частью его музыкальной истории. Сами они, впрочем, об этом не думали. Просто делали, что могли, и играли, как умели.
Труба Фонаря
За глаза музыканты
Не спать! Уходим на «фонарь»! И далее следовал неподражаемый знак рукой, изображавший этот самый «фонарь».
Как рассказывал редактор институтской многотиражки Феликс Хрисанфович Суздалев, свое прозвище главный институтский джазмен получил еще на фронте. Вместе с Фонарджаном Суздалев служил в авиации. И там, по его словам, Олег не расставался с трубой. Холил и лелеял ее наравне со своим самолетом. А когда полеты заканчивались, залегал под самолетное крыло, вынимал из футляра инструмент, которым, несмотря на юный возраст, уже владел весьма прилично, и
В небо улетала одна мелодия за другой:
«Мама» и прославила Фонарджана. Пожалуй, не было в послевоенном Ростове музыканта, столь виртуозно исполнявшего наимоднейшую в те годы сейчас сказали бы, хит сезона, вещь. Раскрыв глаза и душу, люди внимали каждому звуку, вылетавшему из звонкой фонарджановской трубы. А когда трубач, отложив инструмент, брался за мундштук, и тот, повинуясь его дыханию, выводил
Несколько лет назад легендарную «Маму» в исполнении Фонарджана я услышал по телевизору. В преддверии юбилея музыканта к нему домой нагрянула съемочная группа одного из наших телеканалов. Олег Георгиевич уже был, что называется, глубоко в возрасте. Но по ходу съемки взбодрился и даже взялся за трубу. Вопроса, что сыграть, не возникло. Конечно же, «Маму»! И тогда, слушая эту пьесу, как оказалось, в последний раз (вскоре после этой передачи Фонарджана не стало), я понял одну простую вещь: над музыкой и музыкантами время не властно. Если, конечно, это настоящая музыка и настоящие музыканты.
А Фонарджан был именно настоящим. При всех его повадках лабуха он превыше всего ставил школу, на дух не перенося халтуру и фальшь. Помню, как выговаривал он первой трубе оркестра Виктору Яковлеву, вдруг увлекшемуся какофоническими экспериментами:
Старик, ну что такое ты в этом месте лепишь? Что за грязь?
Олег Георгиевич, да точно так ведь и Диззи Гиллеспи делает
Витя, детка, ну какой такой Гиллеспи?! Он сюда с вершин спустился. А ты сразу собираешься в этот маразм впасть. Улавливаешь разницу?
Наверное, это внимание к элементарной музыкантской выучке и сделало самодеятельный оркестр РИИЖТа, состоявший целиком из студентов, одним из заметных в Ростове джазовых коллективов. И, как выяснилось, не только в Ростове. Мало кто из тогдашних ростовских музыкантов играл в столичном Колонном зале Дома Союзов. А Фонарджан со своим оркестром играл
Он не был
А вкусно ты, старик, тогда этот
В День Победы снова смотрел «В бой идут одни старики». Люблю этот фильм. И удивляюсь: почему многим избалованным кинематографическими изысками критикам душевный рассказ Леонида Быкова о поющей эскадрилье показался военным мифом. Мол, не было такого на войне, да и быть не могло: когда говорят пушки, музы молчат Даже спорить не стану. Потому что понимаю: знай эти люди про Фонаря с его трубой и «Мамой», они бы так никогда не сказали.
Скрипка Мони
Соломона Наумовича Телесина никто в Ростове не звал полным именем. Скажу даже больше: не каждый любитель музыки мог назвать имя, отчество и фамилию известного на весь Ростов скрипача. Для всех и всегда он был только Моня. Но без всякого намека на фамильярность: «Моня» это звучало, скорее, как титул, как знак признания. Примерно так, как мы, говоря «Дюк» или «Каунт», обходимся без упоминания фамилий, не рискуя при этом выглядеть непочтительными. И так ясно, о каких Дюке и Каунте речь. Конечно, об Эллингтоне и Бейси
Скажете, высоко хватил? Может быть, не знаю
Хотя сам слышал, как Телесина не раз сравнивали с самим Паганини. Но мне лично ближе сравнение
Наверное, в такой универсальности и заключается мастерство. А еще в том, чтобы любую вещь будь то хоть виртуозные «Цыганские напевы» Сарасате, хоть бесхитростные «Брызги шампанского» сыграть так, чтобы царапнуло сердце. Возможно это при двух условиях: мастерстве исполнителя и наличии музыки в исполняемом им репертуаре. Потому что нет высоких и низких жанров. Есть музыка и немузыка.
Моня играл исключительно музыку. И играл так, что это пронимало и профессора, и рубщика мяса со Старого базара. Чтобы сыграть так, безусловно, нужна выучка и она у Соломона Наумовича была. Спасибо папе Науму, который запирал способного мальчишку на чердаке со скрипкой, чтобы не отвлекался от разучивания этюдов. Что поделаешь? Принуждение необходимый этап в карьере каждого музыканта. Зато потом были и большие оркестры в том числе и филармонические, и эстрадные, и парковые. И ресторанные, само появление в которых Мони мгновенно делало заведение популярным и сверхприбыльным. Говоря
Ну, и, конечно, мастера делает знание жизни и людей. С этим проблем у поколения фронтовиков, к которому принадлежал и Телесин, не было: на войне взрослеют рано. Вот и юный пулеметчик Моня, прошагав дорогами войны, сумел повидать, понять и перечувствовать столько, что на всю оставшуюся жизнь хватило. О той поре особо не сожалел: как сложилось, так и сложилось. Сетовал только, что целых семь лет лишен был возможности держать в руках свою скрипку. Но, вернувшись в 1948 году в Ростов, упущенное наверстал с лихвой. Занимался, по его собственным словам, «как зверь». Окончил музыкальное училище. И играл, играл, играл
Такая преданность музыке буквально заражала. И хотя менее всего был Моня похож на маститого маэстро с копной седых волос, окруженного благодарными учениками, этих самых учеников у него было побольше, чем у иного мэтра. До сих пор числят себя в учениках Телесина и ударник Вадим Асс, и аккордеонист Владимир Колтунов. Пусть и играют совсем на других инструментах в музыке сложнее всего даются вовсе не технические приемы. Овладеть всеми этими пиццикатто с глиссандо вопрос времени. А вот трепетному отношению к профессии учиться надо всю жизнь.
Да что там! сам знаменитый Александр Розенбаум, раз послушав Моню в ресторане «Скиф», понял, какой музыкант перед ним. И сочинил о Моне песню, украсившую собой его «донской цикл». Ее потом подхватили многие на нашей эстраде. Вы наверняка слышали это:
Здравствуйте, гости,
ай, не надо, ай, бросьте!
Здравствуйте, гости,
дорогие мои!
Столик ваш справа,
Моня, бис! Моня, браво!..
Это про него, про Соломона Наумовича Телесина. Колтунов рассказывал мне, как во время первого исполнения этой песни Моня со своей скрипкой стоял на сцене Дворца спорта рядом с Розенбаумом и не скрывал слез
А вот как сам Соломон Наумович говорил о том памятном дне может быть, самом лучшем дне своей жизни:
«Думал, Саша пошутил, когда обещал написать обо мне песню. Сейчас, когда говорят, что в разных концах слышали и за границей даже, радуюсь и верю, что не только обо мне это, а обо всех, кто спустился с парадных подмостков туда, где людям то грустно, то весело, где они отдыхают от наших вечных передряг. Публика ведь чувствует все, что душа ощущает. Вот сейчас, например, стали заказывать представьте себе «Я люблю тебя, жизнь!», «Огней так много золотых », «Песню про зайцев». Чувствуете? Это же три вида мироощущения нашего тревожного времени И главный дефицит сегодня не колбаса и водка, а душевность, внимание, забота ».
Сегодня это звучит как завещание старого скрипача. Хотя почему старого? Моня ушел из жизни в 68 лет. До обидного рано Вадим Асс вспоминает:
Вскоре после операции Моню выписали, и он быстро пошел на поправку.
Случилось это 2 мая 1995 года, в канун полувекового юбилея Победы.
А скрипка Соломона Телесина звучит до сих пор. В Израиле играет на ней его внук. Фартовая, говорят, скрипка
***
Те, кто воспитан на сегодняшнем ростовском джазе, возможно, возразят мне: разве стоит этих музыкантов относить к джазменам? Пожалуй, в чистом виде музыку, которую исполняли они и многие другие музыканты того времени, джазом не назовешь. Но очевидно и другое: без этих людей ростовского джаза с его нынешним уровнем никогда бы не было. Без трубы Фонарджана, вынужденного ради сохранения своего оркестра улыбаться и льстить надутым партийным «шульбертам», включая в репертуар далекие от джазовых изысков вещи. Без скрипки Телесина, так убедительно показавшего всем нам, что на самом деле есть музыка. Они, как и многие другие их сверстники
Вот почему, когда в День Победы гремят оркестры на ростовских улицах, в их музыке слышатся мне и негромкий стук дирижерской палочки Георгия Балаева, и хрипловатый саксофон Олега Еремина и искристый аккордеон Валентина Захарова
И чистый звук трубы Олега Фонарджана, и душевная скрипка Соломона Телесина.
Иллюстрации из книги Олега Еремина «Из прошлого ростовского джаза», архива автора и журнала «vogZALL».