Это было недавно, это было давно…

На вопросы, связанные напрямую с Горбачевым, А. Макаревич, естественно, ответить не мог и несколько раз отсылал ведущих к самому Михаилу Сергеевичу, мол, пригласите его и спрашивайте. «Пригласим, пригласим», — обещала Тина. Макаревич был грустным, вопросы ведущих невнятными — разговор без самого виновника торжества откровенно не клеился.

А прошло немногим более двадцати лет с тех пор, когда тот же Горбачев был на пике славы. В стране начались перемены. Коммунистическая система еще держалась, но первые предвестники демократии уже давали о себе знать. Перестройка, гласность, консенсус — звучало повсюду. Прямые трансляции с заседаний Верховного Совета СССР, партийных съездов по числу телезрителей не уступали «мыльным операм» — «Санта Барбара» и «Богатые тоже плачут». «Видели, как делегаты съезда топали ногами, когда к трибуне шел академик Сахаров? Это же ужас!», «А выступление Собчака слышали?», «А что сказал Горбачев?», «Больше демократии…», «Некоторым товарищам демократия не по душе»… Дебаты депутатов люди обсуждали на работе, на кухне, в транспорте. Говорили открыто, не скрывая ни мыслей, ни чувств. До провозглашенной Горбачевым демократии сделать это было просто невозможно. Менялась страна, менялись люди.

В то время мне удалось взять интервью у тогдашнего редактора журнала «Огонек» Виталия Коротича. Мы говорили на разные темы, в том числе и о Горбачеве. «Я очень высоко ценю Михаила Сергеевича. Он — человек, который начал все, что было начато в этой стране, — сказал Виталий Алексеевич. — Но по-прежнему в нем живет одна прекраснодушная мечта о том, чтобы консолидировать всех. Хотя политическое расслоение в нашей стране обретает реальные формы. Но сегодня уродливость нашей жизни во многом связана с тем, что эта жизнь однопартийна. Более того, иногда  Михаил Сергеевич уж больно грозится влево. И, делая так, он, в общем-то, отмахивает от себя тех, кто ему крайне необходим. В принципе, сам Михаил Сергеевич создал Ельцина, вывел его в лидеры России и способствовал созданию вокруг него великолепного окружения. Окружения самых квалифицированных, самых лучших умов, которые могут быть. Тот же Ельцин становится все более реальной политической силой. Потому что вокруг него сколачиваются люди, которым вокруг Михаила Сергеевича места не нашлось».

Виталий Коротич вспомнил, как он брал интервью у тогдашнего польского премьера Мазовецкого. И тот сказал хорошую фразу, что до тех пор, пока у нас понятия «враг» и «оппозиционер» будут синонимами, ничего хорошего мы не добьемся. Так и вышло. Но тогда об этом никто не думал. Все жили переменами в надежде на лучшее.

Опубликованное в «Комсомольце» интервью с В. Коротичем было не единственным интервью с известным на всю страну человеком. На страницах газеты разговор с читателем вели Григорий Бакланов, редактор журнала «Знамя», Владислав Фронин, редактор «Комсомольской правды» (ныне редактор «Российской газеты»). Наш спец. корр. в Москве Леночка Афанасьева (ныне — редактор креативных программ 1-го канала) по телефону передавала в номер мнения о политической ситуации в стране Гавриила Попова, председателя Моссовета, Михаила Бочарова, председателя Совета по экономическим реформам Верховного Совета РСФСР, академика РАН Дмитрия Лихачева, Сергея Станкевича, заместителя председателя Моссовета. Газета первой опубликовала интервью с малоизвестным тогда лидером ЛДПР Владимиром Жириновским…

Помню, накануне нового 1991 года в своем ответе на вопрос нашей газеты «Что год грядущий нам готовит?» поэт Евгений Евтушенко ответил: «Боюсь, он не принесет нам радости. А горя принесет много. Пророков сейчас нет. Жизнь вышла из-под контроля, и управляют ею нечистые силы». Удивительно, но сам поэт оказался пророком. В августе 91-го произошел путч, на смену Михаилу Горбачеву пришел Ельцин, а в декабре Россия, Украина и Белоруссия подписали Беловежское соглашение, был образован СНГ.

Почему вспомнилось то время? Оно было переломным не только для страны, но и для газеты. Мы жили в преддверии ее 70-летнего юбилея. Вспоминали героев своих публикаций, коллег, которые раньше трудились в нашей редакции. Многие из них после успешно работали в солидных центральных изданиях: Леонид Плешаков, Александр Щербаков — в журнале «Огонек», Степаненко — в «Известиях», Яковенко — в «Советской России». Галина Щербакова (Режабек), работавшая в отделе учащейся молодежи, стала писательницей и сценаристом. Но «свою» газету они помнили всегда. В юбилейном номере «Комсомольца» за 13 апреля 1991 г. остались ее пожелания нам:

«Получив задание поприветствовать вас в день 70-летия (о боже! в таком-то возрасте и до сих пор «Комсомолец»!), я достала фотографии тридцатилетней давности, на которых мое поколение восторженно-открытыми глотками отмечало сорокалетие нашей общей любимой газеты. Оставим в стороне ностальгическое «как молоды мы были», это дело, как выясняется, проходящее, и даже без слез… Что мы тогда орали? Даю на отсечение голову, что это была песня: «Забота у нас простая, забота наша такая: жила бы страна родная, и нету других забот». Мы жили в искаженном мире, принимая его — фальшивый — с искренней любовью. Иначе  разве могли мы быть главными певцами этого оборотного мира. Мы звали на «химию», звали на БАМ, звали на великие стройки. Сколько у нас было для этого ярчайших слов. И будто не знали про 56-й в Венгрии, будто не учился в нашем университете великий Солженицын, будто не было вокруг несчастий и горя. Поэтому вам, поющим и орущим песни на вашей праздничной «тусовке», я желаю одного: быть свободными от любых идеологических химер, быть правдивыми до мозга костей в деле, которое выбрали. И понять — нет ничего на свете дороже счастья и благополучия одного, взятого в отдельности человека, он же — обыватель. Оставьте его свободным от химер, не мешайте ему жить по его простым человеческим законам. И, ради бога, не берите в голову заботу о всем человечестве. Оно этого не хочет. Оно устало, оно боится нашей заботы. От нее хлеб почему-то не родит. Я очень хочу верить — вы лучше нас. Иначе — никакого оправдания».

Год назад Галины Николаевны не стало…

Прошло время. Мы поем другие песни. И стараемся, чтобы главным в работе был «взятый в отдельности человек»…