В апреле 1926 года в разделе «Юмор и сатира» наша газета, именовавшаяся тогда «Большевистской сменой», давала читателям «добрые советы». Был среди них и такой: «Если нет желания быть избитым своими же товарищами, не делайся юнкором».
Вероятно, шутка родилась из вполне реальных угроз и происшествий. Но правдорубов, верящих в силу газетного слова, было не остановить, не запугать. Уже следующей весной «Большевистская смена» сообщала о появлении у нее целой армии нештатных корреспондентов. Эта армия насчитывала около 600 (!) человек, из них активно сотрудничающих с газетой — 120. Даже должность пришлось ввести в штатное расписание — ответственного за работу с юнкорами.
При слове «юнкор» возникает образ школьника в пионерском галстуке. Но такого сотрудники «Большевистской смены» назвали бы деткором или пикором (т.е. пионерским корреспондентом). Средний же возраст юнкора «Большевистской смены», как вычислила сама газета, был от 14 до… 25 лет. Юнкорами, вероятно, называли их потому, что и саму газету позиционировали как юношескую.
В те годы рабкоры, юнкоры, селькоры и т.д. могли быть добровольные или выборные. Выборные — это те, кому на собрании коллектива поручалось сообщать в редакцию о трудовых достижениях, подхваченных инициативах,
«В общежитии Донктопа живут несколько комсомольцев. Вместо работы среди молодежи занимаются картежной игрой на деньги. Такие комсомольцы вредны комсомолу», — сообщал в «Большевистскую смену» юнкор, подписавшийся «Ком. Око».
Юнкор Воздух, явный поборник здорового образа жизни, информировал общественность через газету о том, что некий Борис Сташков, член бюро кружка ростовских Ленмастерских, — «парень как парень — но иногда «заливает» в свой оздоровляемый физкультурой организм не только пиво (после медосмотра), но и водку (тайком, в кустах клубного сада). При этом приглашаются и некоторые молодые физкультурники. Это является совершенно недопустимым».
Алкогольным беспределом был озабочен и юнкор Красный цветок, изобличавший «самогонистого секретаря» хуторской комячейки. А юнкор Черная ножка на примере одной из ростовских школ пытался привлечь внимание к школьным собраниям. Он был убежден, что массовое бегство с них (запирают ворота — ученики сигают из окон) объяснялось просто неинтересной и неактуальной повесткой дня.
Вас удивили и позабавили имена авторов этих заметок? Нет, отнюдь не большинство подписей в «Большевистской смене» были так экзотичны. Но в каждом номере однако присутствовал
Писательница Вера Панова в годы работы в донской прессе, в том числе в нашей газете, подписывалась Вельтман. Один газетный фельетонист сказал ей, что Панова — уж очень обывательская фамилия, и она взяла ту, что благороднее и благозвучнее, к тому же связанную с литературой (был в 19-м веке такой писатель — Вельтман).
Наверное, порой газетный псевдоним или загадочный инициал был защитной маской — чтоб товарищи в случае чего не побили. Но нередко не столько маской, сколько самоощущением. Как теперь в Интернете.
Товарищи Сталь, Медный, Буревестник, Октябрьский, Бунтарь явно горели огнем революционной романтики.
Бронзовый, Джон! О, ну этот — просто романтик. Должно быть, интернационалист. Как тот парень из светловской «Гренады».
А могут ли не пленить потомков своей простотой и безыскусностью подписи: «Маруся комсомолка», «Толя»… Да, просто Толя.
А это восхитительное соединение
Юнкор Марзан каждой своей подписью признавался в горячей любви к газетному делу. Ведь «марзан» — это при прежней, докомпьютерной технологии — брусок (нередко металлический), который вставляли в газетную наборную форму для заполнения пробелов. Однажды в «Большевистской смене» появилась публикация «Стоит ли бить Марзана?» Побить Марзана марзаном грозились его товарищи–комсомольцы за то, что раскритиковал их работу в области борьбы с мещанством и нравственного воспитания. Но газета заступилась за Марзана. Наверное, его не побили. Или побили не сильно. Или крепок оказался, как марзан. Но борьбу на газетных страницах за идеалы нового человека — чистого душой и телом — продолжал с прежней энергией…