Подписанные только что в белорусской лесной глуши бумаги предлагали нам привыкать к новой аббревиатуре — СНГ. Так неблагозвучно обозначалось расположившееся на пространстве Союза некое расплывчатое Содружество независимых государств.
Однако меньше всего сегодня тянет в очередной раз проливать слезу над почившей 20 лет назад сверхдержавой. Все, что можно сказать по этому поводу, уже сказано — к чему повторяться? Точка давно поставлена: «Тот, кто радуется распаду Союза, не имеет сердца, кто хотел бы все вернуть, не имеет головы»… Лучше генерала Лебедя (как быстро, однако, забываются герои вчерашних дней!) едва ли скажешь. А может, и не генерал вовсе это говорил, просто повторил
Куда важнее сегодня подсчитать, с чем же остались мы за эти 20 лет. Что потеряли? Что приобрели? С потерями, я думаю, все более или менее ясно. Если говорить в общем, то окончательно расстались мы за это время с иллюзиями. С наивной верой во всесилие капитализма, в его способность обеспечить всех нас всем необходимым для счастливой и радостной жизни. С восторгами по поводу западной модели изобилия и полным игнорированием периферийного варианта развития капитализма. А ведь именно этот последний и стал нашим уделом. Желали вмиг сравняться с Америкой, а оказались
Да и западная модель
Куда больше проблем с другой потерей. Потерей того, что называлось «единой исторической общностью» проживавших на пространствах Союза людей. И что, вопреки либеральным мудрствованиям последних лет, вовсе не было пустой идеологемой. В результате распада СССР произошла утрата идентичности. И вот она не преодолена до сих пор. Более того, угроза сепаратизма и национализма, пришедшая с ней, продолжает расти.
И самое тревожное, что регионы остаются перед лицом такой угрозы одни, справляясь с ней в меру своих сил и разумения.
Анекдот, скажете? Но то, что случилось на почве сепаратизма в Чечне, к улыбкам уже не располагает. И не стоит думать, что та травма уже преодолена. Чечня с ее кровью оказалась платой за кажущуюся бескровность нашей последней революции. При отсутствии гражданского общества и разительном территориальном неравенстве (разница в уровне обеспеченности между благополучными и депрессивными территориями достигает 2,5 раза) плата эта легко может оказаться непомерно тяжелой. Вот бы о чем помнить нашим новообретенным думцам и не убаюкивать себя и народ разговорами об общей благостности ситуации. Пусть себе растет то один, то другой экономический показатель, но вопиющее социальное неравенство и питаемая им национальная рознь легко могут стать детонатором новой революции. Ее Россия уже не выдержит.
Это сегодня понимает все больше людей. И такое понимание можно считать итогом последнего двадцатилетия. Наконец перестают у нас превозносить и воспевать революцию. Шоры спали — и в народе видят: ничего, кроме несчастий, революционный взрыв не несет. Для политиков же, доведших дело до революции, это катастрофа и вечный позор. Как и война. От этих двух бед надо пуще всего беречь страну.
А остальное обязательно приложится. Достаточно взглянуть на молодых людей из нашего «первого непоротого поколения». Вот кому неведомы апокалиптические настроения и вечная российская «боязнь открытых дверей». Они смело в эти двери входят, получая новые знания и навыки. И если их не оттолкнет демагогия, если не захлестнет нынешний идеологический хаос, не накроют волны лицемерия, они многому смогут научиться и многое сделают. И тогда — как знать! — может, ровесники нашей последней революции смогут свершить еще один общественный переворот. Окончательный и решительный прорыв в постиндустриальное общество. Вот та единственная революция, которая сегодня нужна и желанна для России.
. 
