«Жизнь, отданная хлебу России» — так называлась автобиографическая книга, которую написал и опубликовал Юрий Александрович ПЕСКОВ.
И вот сегодня перед вами — еще одна ее глава. Автор назвал ее «10 лет спустя. Эпилог».
Жизнь была отдана заводу, но не только завод был ее вершинным смыслом, потому что не завод являлся для меня конечной целью. Наверное, странно слышать такие слова от генерального директора — и все-таки ничего странного в них нет. Если бы для меня целью был только завод — то перешел бы он в трудные годы на выпуск чего-то такого, что производилось бы легко, а продавалось успешно. И не было бы мук и страданий, порожденных нашим собственным упорством в стремлении выпускать комбайны, и именно комбайны.
Конечной целью для меня был хлеб для моей Родины. Хлеб как залог ее процветания и могущества. Вот чему была посвящена моя жизнь, чему на самом деле ее отдал.
Счастлив, что был не одинок в этой цели. Вокруг меня, со мною вместе было множество людей, думающих так же, стремящихся к тому же; мне лишь выпало их возглавлять — и особо в трудные минуты быть, наверное, самым твердым из них.
Быть твердым меня научила жизнь. Людей с такой же, как у меня, судьбой, на Западе называют «человек, который сделал себя сам». Мой старт был предельно слабым — ведь поначалу даже простым рабочим меня не взяли на «Ростсельмаш». Не было никого, кто мог бы обо мне с кем-то поговорить, ввести меня в какой-то круг повыше, куда-то устроить. Не имел абсолютно никаких связей. Моей единственной связью, единственным человеком, который меня поддерживал и мне помогал, была моя мать, писавшая слово «день» без мягкого знака.
А стал — членом Центрального Комитета 20-миллионной партии, был членом правительства, депутатом Верховного Совета Российской Федерации двух созывов, получил самые высокие в стране награды, в течение 18 лет возглавлял крупнейший в мире комбайностроительный завод. И так далее; не буду пересказывать то, о чем уже было рассказано на сотнях страниц.
Добился этого всего –— только своим трудом. Выстоял и доказал.
Учился и работал, работал и учился — до исступления. И когда М.И.Галилов меня пригласил на «Ростсельмаш» – то потому, что меня уже узнали как специалиста. Потому, что научился.
И продолжал шаг за шагом идти, подниматься, продолжал делать себя, не останавливаясь, ежедневно вступая в борьбу, постигая новое и не боясь ответственности. Сжимая зубы, когда в чем-то терпел поражение, и не видя в победах финального результата, после которого можно расслабиться и почивать на лаврах.
Победа моя была прежде всего в победе над самим собой, и это давало мне огромную силу. Даже недруги мои (а они есть у каждого человека), желая, чтоб меня, может быть, и на свете не было, — признавали за мной моральное право требовать от остальных быть на высоте. Требовать выполнения, требовать дисциплины, требовать жить интересами дела и коллектива. Потому что в первую очередь эти требования предъявлялись мной к самому себе. Меня могли упрекнуть в чем угодно, но только не в том, что не делаю дела, не выполняю своих обязанностей, не думаю о заводе.
И эта сила, вливаемая в меня мной самим, вела меня выше и выше. Делился ею с другими — и от этого она увеличивалась. Это тоже физический закон. Просто не все о нем знают.
Дело, которое делал, было важным для страны, для народа, и с течением лет оказывался в гуще все более значимых событий, соприкасался со все более крупными людьми. Встречи, контакты с ними не были случайностями – они определялись уровнем работы, масштабами нашего производства. На «Ростсельмаш» приезжало не только начальство из главков, из министерства, из Совмина, из ЦК КПСС и Политбюро — по производственной необходимости, нет, наш завод являлся неким притягательным центром вообще. Потому что сгусток созидательной энергии — притягивает.
Дважды посещал «Ростсельмаш» великий М. А. Шолохов. Приезжал к нам — и писал о нас — наш земляк, главный редактор журнала «Огонек», журналист и драматург А.Софронов. Были знаменитые артисты, были космонавты, были художники и композиторы, были политики, были самые известные, лучшие люди страны.
И мне завод дал возможность побывать у лучших наших людей — замечательных тружеников, настоящих героев полей Федора Канивца, Александра Гиталова, Нины Переверзевой, Дмитрия Ангельева, многих других, отдающих себя той же самой битве за хлеб, которую вел и наш завод.
Это была поистине народная битва, и она продолжается и сегодня — несмотря на то, что сегодня уже не должно быть причин, превращающих самое мирное дело на земле в битву, в сражение. Однако они есть. Совсем иные, чем были прежде, — но есть.
Верю, что они будут побеждены. Верю, что разум и совесть в конце концов — и, быть может, уже скоро — возобладают. Но пока на душе у меня неспокойно.
ВСЯ МОЯ ЖИЗНЬ посвящена хлебу. Под словом «хлеб» мною понимается не только пшеница. И не ломтик на тарелочке рядом с другой тарелкой. Хлеб — это все зерновые и масличные, которые мы выращиваем и убираем. Вот почему хлеб – это в конечном итоге и мясо, и вообще весь основной рацион человека. Хлеб — это здоровье нации.
Но не может и не должна страна, население которой — 2 % всего населения планеты, а площадь продуктивной пашни составляет при этом 10 процентов чернозема в мире, не может и не должна такая страна завозить 50 % потребляемых продуктов из-за границы! Такая страна должна, во-первых, кормить себя сама, а во-вторых, кормить еще и других.
Однако до сих пор — наоборот.
А нас заграница не накормит никогда, сколько бы и чего мы у нее ни покупали. Факт: в 1990 году мы потребляли 75 кг мяса в год на человека, сегодня — 40 кг. Призывник идет в армию с дефицитом веса. (При Петре Первом, кстати, солдат Российской армии получал мяса в 4 раза больше, чем сейчас. Но тогда мы не покупали мясо в Аргентине.) Три четверти продуктов в супермаркетах Москвы — импорт, и только одна четверть — собственные. Это разве правильно?
И разве правильно, что мы почти все пьем сухое молоко? Где настоящее? Куда оно делось?
И так далее, и так далее. Очень многое сейчас неправильно. Взаимоотношения крестьянина и государства надо менять, надо выстраивать их на иной основе, помня при этом, что сельское хозяйство без сельскохозяйственного машиностроения — это лишь половина сельского хозяйства. Немецкими комбайнами не накормить Россию, как не накормить ее аргентинским мясом. Но сегодня у нас все еще сохраняется реальный риск прийти к такому состоянию, что в стране не будет ни комбайнов, ни тракторов, ни переработки, ни животноводства.
«Черной дырой» сельское хозяйство может быть только в сознании глупцов. Нормальный человек мыслит иначе и более ответственно подходит к вопросу питания населения. Чем калорийней и чище будет питание, тем, в частности, меньше потребуется затрат на больничные койки, на социальные нужды, на восстановление потерянного здоровья, тем крепче будет армия и т.п. — это же очевидно.
Во всех обеспеченных странах государство ощутимо помогает сельскому хозяйству. Ибо не может — и поэтому не должно — существовать сельское хозяйство без внимания государства! Беда будет в таком государстве. Для сравнения: Россия выделяет на гектар пашни 200 рублей, США — 500 долларов, ЕС — 300 евро. При такой ситуации нам трудно будет поднять на должный уровень производительность труда в сельском хозяйстве России.
За немецким комбайном стоят две страны — Германия, его выпускающая и продвигающая на рынок, и Россия, на практике осуществляющая протекционистскую политику по отношению к этому комбайну. За российским же комбайном не стоит ни одной страны. Так получается.
Но так не должно быть. Надо остановить преклонение перед импортом и обратить особое внимание на свое сельхозмашиностроение и на село.
У МОЕГО «ДОНА» была мучительная судьба. Мы сделали современную машину для высокоэффективного сельского хозяйства — и мы опередили время. Уровень нашего сельского хозяйства в целом был заметно ниже, чем тот, который предполагался комбайном «Дон». В связи с этим от руководства требовалось многое пересмотреть во взглядах и отношениях, от привычного отказаться, а непривычное принять и — приложить усилия (соответствующие тем, что прилагали мы, создавая комбайн). Это вызывало раздражение у многих.
Мы победили американцев на их полях, на их территории, и они сами это признали — а дома наш комбайн-победитель продолжали осыпать упреками, и идею его создания называли ошибкой.
Нас били за «недостаточно высокое качество». Но это не было проблемой «Ростсельмаша», это было проблемой всей страны. Потому что на комбайн «Дон» работала страна — а она, тоже в целом, оказалась к этому не готова. А главное — отказалась стать готовой. На новую ступеньку в развитии науки и техники благодаря освоению производства «Донов», как об этом мечтал Г.И.Марчук, начальник Государственного комитета по науке и технике, академик АН СССР, член Совета Министров СССР, мы не поднялись. И продолжаем не хотеть подниматься — судя по тому усердию, с которым мы принялись закупать иностранные комбайны. Вот к этому мы оказались вполне готовы.
Но почему же мы — в целом — не предприняли усилий, почему не шагнули на ступеньку?
Потому что слишком много людей не имело в этом объективной заинтересованности.
Руководству в этом не было никакой выгоды, а нередко это было ему даже прямо невыгодно.
Что касается рабочего, дающего брак, то на него могли подействовать только призывы к сознательности. Ну а если они не действовали? Добросовестные труженики — были. Но хватало и недобросовестных. Повсюду. По всей стране обычным делом являлись низкая зарплата, брак, текучка, нехватка жилья. Приходили на завод из-за жилья, получали и уходили. Дала себя знать большевистская метода: нагнать людей в бараки, для будущего чьего-то счастья поэксплуатировать — и перебросить еще куда-то, на следующую стройку. Высокого уровня квалификации не требовалось. А на комбайне «Дон» — потребовалось. Но высокий уровень квалификации не может быть в бараке. Он, в свою очередь, требует и нормального жилья, и вообще человеческих условий. Комфорта, если хотите. А жилья и комфорта у нас сроду не было, потому что для строительства Днепрогэса, Беломорканала, Братской ГЭС они были не нужны. Спохватились, бросились строить квартиры, да все равно со скрипом и в недостаточной мере, а накопившийся здесь дефицит был огромен, а главное — поздно уж было, не успевали. Потому что уровень квалификации — он выращивается из поколения в поколение, как английский газон. Должна сложиться и быть укорененной традиция определенного отношения к работе.
Строго говоря, у нас в стране эта традиция имелась — да только с отрицательным знаком. Породили ее и укрепили в сознании масс уравниловка в оплате труда и отношение к человеку лишь как к трудовому ресурсу.
С одной стороны, существовал лозунг «Все во имя человека, все для блага человека», и власть действительно что-то предпринимала — и Артек у нас был, и путевки давали в дома отдыха; много хорошего делалось, забывать это не стоит. Но это действительно с одной стороны — вот покрасили с одной стороны, — а с другой? А с другой не покрасили. И с третьей не покрасили, и с четвертой — сторон-то четыре. И был наряду с официальным совсем иной лозунг — или поговорка, или присловье: «чтобы жизнь медом не казалась». Не могу утверждать, что эту фразу наше руководство все время держало в голове как девиз, однако слишком большое количество явлений в нашем быту и в нашем труде ей соответствовало.
Мне очень хотелось это поломать. Комбайн «Дон» был принципиально задуман с уважением к тому, кто будет на нем работать, — к крестьянину, хлеборобу, самому что ни на есть «простому человеку». Вот почему в начале своего производства он представлял собой – не побоюсь сильных выражений, и вы не бойтесь тоже — качественный скачок в менталитете советского гражданина. Ибо заботы об отдельном человеке, отношения к человеку как к индивидуальности нашей идеологией не предусматривалось. Были «трудовые ресурсы», были «широкие массы», был просто «народ»; и когда государство произносило слово «человек», то все равно понималось под ним нечто вообще – многолюдное, обезличенное, совершенно неопределенное. Нам просто не хватило настоящей человечности.
Если вы видите здесь какое-то мое преувеличение или заострение, то напомню вам один известный случай.
Кресло для космонавта в космическом аппарате называется «ложемент». В ложементе космонавт находится если не все время полета, то при старте и при посадке обязательно, потому что надо выдержать большие перегрузки. Каждый изгиб этого кресла при разгоне и торможении давит на тело космонавта с колоссальной силой, и если в формах кресла что-то не так — последствия могут быть непоправимы.
Зная это, американцы сразу же стали делать индивидуальные ложементы, снимая с тел космонавтов слепки и подгоняя под них все изгибы с максимально возможной точностью.
Мы, конечно, тоже это знали — но ложементы сделали стандартные. Одинаковые для всех. То есть для всех одинаково неудобные.
Космонавты жаловались на неудобства, на боли — бесполезно. Жизнь ведь у нас не должна казаться медом.
Так это было. Но однажды очередной космонавт не поместился по размеру в стандартный ложемент.
Что делать? Заменять космонавта, что же еще.
Оказалось — в тот момент некем. Ситуация патовая. И тут кто-то предложил:
— А давайте мы ложемент изменим. Подгоним по фигуре.
Предложение всех сильно насмешило. Говорят, просто хохот стоял.
Это что ж такое будет?.. Личный ложемент?..
— А у американцев они всегда все личные.
И последовал блистательный ответ:
—Так то ж американцы!
Это правда. Этот случай известен, был описан. Ложемент пришлось все-таки изменить — возникла угроза срыва сроков запуска, а это было еще страшней, чем кресло по размеру, — и с тех пор по фигуре и делают (прецедент — штука серьезная).
ОДНАКО РЕЧЬ о другом. О том, как мы сами себя ценим – вернее, не ценим; как сами к себе относимся. Где-то в глубине русской души сидит проклятое чувство то ли самоунижения, то ли еще чего-то такого — в общем, отсутствие уважения к себе. И хотя оно и в глубине, но оно постоянно выходит наружу, проявляется — в том, какие мы сами для себя делаем вещи, как обставляем, обустраиваем свой быт, вообще всю нашу жизнь. Потому что мы все делаем, обставляем и обустраиваем так, как будто мы сами себе давно и твердо сказали: нам комфорт не положен. Это у них удобства, а у нас — нет.
Не понимаю этого. Категорически не понимаю. И вижу глубинный смысл протестов против «ненужных роскошеств» комбайна «Дон» в том, что мы привыкли веками к униженному положению, к тому, что должно быть так, чтобы у человека был минимум, и ни в коем случае не больше.
Возражения против удобной кабины комбайна «Дон» были того же самого рода, что и возражения против индивидуального ложемента. Устами конкретных противников мне возражала идея неуважения к человеку. Комбайн «Дон» выступил против этой идеи — чем глубоко горжусь.
Году в 2000-м или в 2001-м, сейчас уже точно не вспомню, в очередной раз заехал в Азовский район, в совхоз имени Дзержинского, посмотреть, как работают наши «Доны». Там оказались телевизионщики – они снимали уборку и, увидев меня, конечно же, воспользовались случаем и попросили «несколько слов для программы новостей». Пока они искали точку и устанавливали камеру, ко мне подошел один из комбайнеров —пожилой, невысокий, какой-то очень спокойный — и негромко спросил:
— Вы — Песков?
— Песков.
И тогда он сказал, так же негромко, буквально следующее:
— Спасибо вам, что вы сделали комбайн для человека, а не для быдла.
И ушел, ничего больше не спрашивал и не говорил.
Знаете... В связи с «Доном» мне приходилось слышать не только хулу, но и похвалу (разумеется!). Но эти слова незнакомого мне механизатора — «простого крестьянина» — стали для меня самыми дорогими. Порой мне кажется, что, собственно, ради этого и стоило жить — ради того, чтоб однажды их услышать.
ОДНИ СЧИТАЮТ, что время движется по прямой, от прошлого к будущему. Другие уверяют — из будущего в прошлое. Был ученый, академик Козырев, который даже вычислил скорость этого движения, в метрах в секунду.* Третьи убедительно доказывают, что время циклично. Есть теория волнового распространения времени. Конечно же, есть и квантовая. Много существует мнений на этот счет, и с одинаковым правом можно придерживаться любого.
Думаю, что истина здесь — в совокупности мнений. Время — слишком сложная категория, чтобы какая-то одна точка зрения оказалась исчерпывающей. Во всяком случае, мною время ощущается и как линейно-бесконечно-протяженное, и как цикличное, и как возвратно-поступательное, и как какое угодно еще; и все это — вместе. Так сказать, в букете.
В последней части книги «Жизнь, отданная хлебу России» написал, что замкнулся невидимый круг. Да, так и есть, некий цикл моей жизни — в несколько десятков лет — завершен. Но, с другой стороны, моя жизнь продолжается, и при этом она движется по-прежнему просто вперед, прямолинейно. То есть продолжается не только в моем сыне и в моих внуках и правнуках – это тоже верно, но это лишь одно из продолжений, — нет, она продолжается для меня самого. В определенном смысле так, как если бы всегда был на «Ростсельмаше», никуда с него не уходил, и буду на нем тоже всегда.
Став пенсионером — стал номинально свободен. Можно смело сказать: от всего. Даже от собственного сада. Захочу — и не выйду к розам. Нет у меня больше обязанностей. Ни перед кем и ни перед чем.
Но эта моя свобода действительно номинальная, так как время мое не остановилось. В каких-то измерениях замкнувшись, в других оно все так же стремительно несет меня; и точно так же — по-прежнему — как и всегда до сих пор – мне не хватает дней и часов, чтобы успеть вовремя.
Что успеть?
Уже который год работаю над историей «Ростсельмаша».
Начиная этот труд в 1998 году, был уверен, что справлюсь сам. Приложу усилия — и справлюсь. Однако уже на стадии сбора материалов мне стало ясно, что в одиночку такое дело не потяну. Знающие люди успокоили: такое в одиночку не по силам никому.
Обратился к ректору Ростовского госуниверситета Александру Владимировичу Белоконю. Он связал меня с кафедрой истории, с доктором наук, профессором И.М.Узнародовым, который, в свою очередь, познакомил меня с университетскими преподавателями, учеными А. В. Венковым, Я. А. Переховым, Н. В. Рыжковой, Н. В. Стариковым, В. П. Трутом, и они объединенными усилиями за 3,5 года выполнили гигантскую работу по написанию трехтомной истории «Ростсельмаша». Глубоко признателен им за это. Уже сегодня наш коллективный труд вызвал серьезный интерес не только тех, кто непосредственно связан с «Ростсельмашем»; но в полной мере его оценят будущие поколения, когда историей станет сам этот трехтомник, когда уже невозможно будет услышать живое слово свидетелей великих дел и свершений.
Сейчас, когда пишу эти строки, 3-й том отдан в печать. Он должен выйти почти одновременно с моей собственной книгой о моей жизни и работе на «Ростсельмаше». К моему глубокому сожалению, рассказал далеко не обо всех достойных людях, с которыми сводила меня судьба.
Прошу, пусть они меня извинят. Даже такие большие книги слишком малы, чтоб с достаточной полнотой отразить великое дело великого завода.
А оно сегодня — в надежных руках. И нынешнее заводское руководство, и руководство района, города, области, как в лучшие из былых дней «Ростсельмаша», действуют заодно — но теперь у всех больше возможностей. Гораздо больше, чем было у нас. И это рождает крепкую надежду.
Все предпосылки есть у нашего флагмана, чтоб стать настоящим концерном, — таким, как «Джон Дир» или «Клаас», — и так же, как и они, выпускать весь спектр сельскохозяйственной техники. Надо только ему не мешать. Не чинить препятствий. А еще лучше — немножко помочь.
И тогда у нас будет все. Все агрегаты, устройства и приспособления, и все комбайны, в которых нуждается огромная наша страна.
Комбайны 6-го класса — «Дон-2600 ВД» — «Торум».
5-го класса — «Дон-141» и «Дон-143» (модификации «Дона-1500») — «Акрос».
4-го класса — «Вектор», («Дон-1200»).
3-го класса — «Нива-Эффект», «Нива-081».
А также — «Дон-680», «Дон-750», «Дон-800» «Дон-141». Прибавим сюда весь набор навесных орудий — и получим линейку, которую может и должен выпускать «Ростсельмаш». И выпускать в таком количестве, которого хватит для многих стран.
Вместе с Советом директоров сегодняшний генеральный директор «Ростсельмаша» Валерий Мальцев поставил перед заводом задачу: ежегодно — новая модель. Потому что сегодня это реально, и это необходимо. Производство становится гибче, характеристики машин — пластичней. Этого требует рынок, а рынку диктует потребитель.
Мне радостно от сознания, что нынешний «Ростсельмаш» способен справиться с такой задачей. Скажу более: сейчас он способен справиться с любой современной задачей.
Мне радостно от сознания, что эта его нынешняя способность обеспечена и подготовлена в том числе и моим трудом — и восемнадцатью годами директорства, и вообще всей моей жизнью на «Ростсельмаше».
Горжусь тем, что отечественное комбайностроение родилось в моем родном Ростове-на-Дону. Первый в России — во всех смыслах первый — специалист по комбайнам, талантливый ростовчанин Георгий Георгиевич Разумовский в 1912 году на заводе «Аксай» приступил к выпуску машин, конструктивно превосходивших знаменитый в то время американский «Холт». У «Холта» молотильный барабан был оснащен штифтами, которые сильно дробили солому, вместе с половой забивавшую сепарирующие решета, и Разумовский, глядя на это, додумался до бичевого молотильного барабана. (По всей вероятности, он был первым и здесь — и уже не только в России, но и в мире). Он ездил читать лекции по комбайнам в Киев, министр земледелия Ермолов советовался с ним о производстве зерноуборочных машин в нашей стране. Забытый сегодня человек, намеревавшийся — и имевший реальные возможности — вытеснить из России иностранную технику и заменить ее нашей, на порядок более совершенной, и отказавшийся от заманчивых предложений тех же американцев и англичан... Узнав о нем, почувствовал, что все как-то соединилось в один объем: мы с Разумовским, город Ростов, страна Россия...
Разумовскому помешала революция. Как называется то, что помешало мне, — не знаю, пусть об этом думают историки; но так же, как у меня, получилось поднять отечественный комбайн на мировую высоту в конце XX века, продолжив и развив тем самым дело, начатое Г. Разумовским, так и в наступившем XXI веке наши комбайны стали подниматься вновь — с «Новым содружеством», с новой дирекцией, с новыми, сегодняшними принципами организации производства.
Удалось передать эстафету, не прервать связь. И от этого мне тоже радостно.
И должен признаться: даже не радость, а какую-то особенную успокоенность чувствую, когда в поездках по стране повсюду вижу плоды своего труда – работающие «Доны». Успокоенность — и гордость. Везде наши комбайны.
Двадцать лет прошло с момента выхода первой промышленной партии. Ни один комбайн в мире не рассчитан на эксплуатацию в течение такого срока. Ни один не выдерживает. Не бывает этого, понимаете? И мы не рассчитывали свой «Дон» на 20 лет — а он выдержал 30 лет. До сих пор продолжают работать на полях не просто комбайны модели «Дон-1500», а именно те экземпляры первых лет выпуска 1984 – 1986 гг.
Есть чем гордиться, согласитесь. Ведь это не только рекорд сам по себе, нет, это нечто гораздо большее. Это означает крепкую, невиданно крепкую конструктивную базу, основу — опираясь на которую, можно еще долго и успешно совершенствовать машину, быстро и с малыми затратами создавать все новые и новые модели. Сегодня пока никто не может сказать, когда база «Дона-1500» будет исчерпана. Все, что создано нынешним «Ростсельмашем» самого современного (но что уже получило признание и завоевало награды), – все это имеет в основе все тот же «Дон-1500».
И это — мой труд. Моя жизнь.
И все, кто работал вместе со мной и жил той же самой жизнью, тоже гордятся — тем же самым. Вообще надо сказать, гордость — это то, чего России сегодня очень не хватает. Гордости за свою работу, за свои достижения, за свои дела, за свою силу, за себя. За то, что мы — действительно великая страна. (Как гордились мы когда-то первым в мире спутником Земли, первым космонавтом, первым атомным ледоколом...). Мечтаю о том времени — и пусть наступит оно как можно скорей — когда эта гордость вернется к нам. Но это зависит только от нас самих.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ о ситуации, сложившейся сегодня в машиностроении.
Недавно принята государственная программа развития сельского хозяйства России до 2020 года. Так вот, в этой программе нет ни одного слова о развитии сельхозмашиностроения! Непонятно, как и каким образом собирается министр сельского хозяйства Федоров поднять производительность труда крестьянина на 150-180 процентов? Ведь именно так поставил задачу президент Путин. Между тем заводы комбайностроения и тракторостроения России практически остановлены. Работает «Ростсельмаш», но делает в пределах 3-5 тысяч зерноуборочных комбайнов «Торум», «Акрос», «Вектор» и две модели кормоуборочных комбайнов «Дон-680, 750, 800», да порядка ста наименований прицепной и навесной техники. Мало этого! Для того чтобы обеспечить своевременную уборку зерновых и зернобобовых, нужно выпуск комбайнов типа «Акрос» довести до 15 тысяч в год. Моей главной мечтой было и остается производство на нашей фирме «Новое содружество» — «Ростсельмаш» всего набора машин и агрегатов, которые производит фирма «Джон Дир», в том числе и трактора с набором прицепных и навесных машин. Сегодня руководство «Нового содружества» купило в Канаде производство тракторов семейства Верситайл. Это — главная машина, которая должна производиться в России. Климатические условия Канады на 85-90 % совпадают с российскими. На «Ростсельмаше» надо осваивать в полном объеме выпуск всего модельного ряда этой марки. Но сложность задачи такова, что без помощи государства «Новому содружеству» не справиться.
Когда нам поставили задачу за 4 года создать и начать производство нового высокопроизводительного комбайна, вышло постановление правительства № 725. Для решения задачи по созданию семейства комбайнов типа «Дон» подключили 32 министерства, им поручили освоить и нам поставить 1400 новых комплектующих изделий… Совместными усилиями задачу, поставленную правительством, мы решили. А решили бы мы ее сами, без помощи государства?
Вот и сейчас «Новому содружеству» необходима помощь руководства России. Правительству страны надо принять решение о создании благоприятных условий для финансирования программы выпуска комбайнов. Нужны льготные кредиты, налогообложение. А главное — нужны поддержка и понимание коллективу, который хочет решить главную задачу страны — иметь свой трактор и свой комбайн. Получится это — проблема будет решена отныне и на весь XXI век. Нам нужны эти трактора и комбайны, чтобы освоить брошенные сельхозугодия — их по России более 30 миллионов га. Чтобы сохранить уникальный чернозем, не допустить эрозии земли. Нужен новый устав для владельцев земли на каждой территории. В нем должно быть записано, какую продукцию надо снимать с каждой сотни гектаров пашни согласно зонам плодородия. И этот новый устав надо заставить выполнять — иначе потеряем землю. Обратить особое внимание на животноводство, на крупный рогатый скот — на одних химических удобрениях землю не сохранить, ей нужен навоз, который способствует гумусному наполнению почвы. Животноводство «потянет» за собой производство кормовых трав и бобовых культур, так как они нужны для качественного комбикорма. Появится опять настоящее молоко, а не компот из порошка и искусственных жиров. Это — главное для здоровья наших детей и внуков. Им предстоит решать очень серьезные, жизненно важные задачи. Ведь замахнулись на создание в России 25 миллионов новых высокопроизводительных рабочих мест! Для этого нужны кадры. Специалисты, владеющие в совершенстве компьютерными программами управления, способные вносить изменения в технологию производства. Это должны быть специалисты высочайшей квалификации. Сегодня на производстве таких специалистов мало, а точнее, единицы. Значит, их надо учить, нужно воссоздавать систему втузовского образования, среднетехнического образования…
В заключение хочу поблагодарить всех тех, кому обязан и помощью в личной моей жизни, и продолжением моего участия в жизни завода, города, всего донского края.
Конкретные, текущие вопросы решал с руководством «Ростсельмаша» – С. Лебедевым, В. Мальцевым, П. Покровским, Г. Попандопуло. Всегда находил понимание с их стороны. Особо благодарен за помощь, оказанную мне в самый трудный для меня период болезни моей жены.
Без финансовой поддержки «Нового содружества» (К. Бабкин, Ю. Рязанов, Д. Удрас) не вышли бы в свет ни история «Ростсельмаша», ни книга «Жизнь, отданная хлебу России». Думаю, что к моей благодарности «Новому содружеству» присоединятся очень многие люди.
Выражаю искреннюю признательность мэру города Ростова-на-Дону М. Чернышеву и ростовской городской администрации за заботу, за внимательное отношение к моим нуждам.
И просто человеческое, соратническое спасибо губернатору В. Чубу, с которым мы вместе бились за «Ростсельмаш», и помощь которого часто бывала неоценимой. Она продолжается и сегодня, и моя благодарность также – всей областной администрации.
Очень благодарен губернатору В. Голубеву и членам его команды за поддержку, за их стремление трудиться во благо Ростовской области. Сердечно благодарю И. А. Бондаренко, Н. Д. Пивоварова и Б.И. Вододина, чьими советами и консультациями пользовался при написании своей книги. Должен отметить, что Н. Пивоваровым, кроме этого, был предоставлен ряд ценных материалов.
И еще хочу сказать спасибо городу Ростову-на-Дону. Просто за то, что он существует.
Низкий поклон – всем ростсельмашевцам, всем моим товарищам по работе, безоглядно делившим со мной трудности и тяготы, горечь неудач, счастье успехов. Вместе с ними отдавал всего себя на то, чтобы страна наша, любимая Россия, была самодостаточной, экономически независимой, наполненной реальной мощью промышленности и сельского хозяйства. И чтобы каждый ее гражданин ощутил себя Человеком.
Мне часто бывало тяжело. А порою очень тяжело, невыносимо. Но не жалею ни о чем, ни об одном дне, потраченном для достижения цели. Мною двигала любовь к моей Родине, а любовь искупает все. И все побеждает.
Любите Россию — и она будет непобедима.
* Если правильно помню — 195 м/сек на широте Москвы. Математическое доказательство этой теории напечатали брошюрой в издательстве Академии наук СССР, но дальше академии эта брошюра не пошла. – Ю. П.