«За кадром»

Наши коллеги, регулярно бывающие в таких лагерях для перемещенных лиц, подтверждают: подобные сценки не редкость. Приходится наблюдать разное. Как перебирают приезжие присланной гуманитарной помощью — одеждой, обувью, мобильными телефонами, как просят телефоны «последних моделей», а еще — ноутбуки и планшеты… Как в лагере, где в течение трех месяцев жили 110 женщин и 120 детей, которых ежедневно кормили и обстирывали, беженцы требовали от волонтеров организовать уборку у них под окнами, через которые они выбрасывали наружу яблочные огрызки, фантики от конфет и прочий мусор… Как просили выделить волонтеров… для уборки помещений, где они проживают.

Многие из тех, кто непосредственно работает с бегущими от войны украинцами, недоумевают, откуда взялись эти претензии у людей, едва успевших унести ноги из-под обстрела. Из бесед с беженцами выясняется: много лет им внушали, что Россия — богатейшая страна, где из-под каждого куста бьют нефтяные фонтаны. И значит, ничего не стоит приютить, обогреть, накормить и «поставить на постоянное довольство» сотни тысяч беженцев.

С другой стороны, среди действительно бегущих от войны людей попадаются и откровенные мошенники, уверены волонтеры и сотрудники МЧС. Они въезжают на территорию России, чтобы получить гуманитарную помощь, денежные пособия и со всем этим вернуться назад. Часть приезжих, ставших жертвой украинской пропаганды, откровенно винят в гражданской войне на Украине Россию, потому считают: что бы ни сделала принимающая сторона — много не будет.

«Феномен смещения»

А вот психологи видят в таком поведении бегущих от войны людей не просто капризы и блажь.

По мнению врача-психотерапевта, ассистента кафедры медицинской психологии и психотерапии Ростовского медицинского университета Игоря ­ЛУБЯНКО, в таком поведении беженцев отчетливо просматривается так называемый «феномен смещения»:

— С родины эти люди бегут с большим недовольством — теми, кто развязал войну, теми, кто обстреливает их города и села. Но противостоять всему этому они не в состоянии, а недовольство их растет и накапливается… Их приезд в Россию также вызывает стресс: новая непривычная обстановка, новые незнакомые лица, вынужденная скученность, отсутствие занятости, неопределенность — все это требует дополнительной затраты нервной энергии. Они приезжают с определенными ожиданиями, не думая о том, что у принимающей стороны также есть ожидания — элементарной благодарности, соблюдения ими норм и правил проживания. В какой-то момент накопившееся недовольство прорывается наружу. Беженцы не могут ничего предпринять против тех, кто разрушил их привычный уклад жизни, заставил бежать из родных мест. Но недовольство можно сорвать на окружающих — дать подзатыльник ребенку, накричать на мужа, потребовать в лагере лучших условий, возмутиться качеством предлагаемой еды или обслуживания…

Действительно, ситуация узнаваема — примерно так же вели себя жители Крымска, пережившие наводнение. До сих пор помню сюжет по телевизору — женщина в одном халате и тапочках, оставшаяся без дома и вещей, гневно потрясала перед камерой какой-то одеждой, полученной по линии гуманитарной помощи, громко возмущаясь тем, что присланные вещи уже были в употреблении…

Выходит, психика человека реагирует одинаково на состояние катастрофы, независимо от ее причины? Всему виной перенесенный стресс, приводящий к поведению, которое сегодня вызывает недоумение, а иногда и обиды у принимающей стороны?

Вот мнение Ольги Бухановской, кандидата медицинских наук, доцента, врача-психиатра, нарколога высшей квалификации, судебно-психиатрического эксперта, главного врача «Лечебно-реабилитационного научного центра «Феникс»:

— У людей, побывавших под бомбежкой, артобстрелом, видевших своими глазами смерть, испытавших реальную опасность, развивается посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Большинство тех, с кем пришлось работать специалистам нашего центра во временных лагерях, бежали с территории Украины весной, не все из них были участниками или свидетелями ожесточенных боевых столкновений. Потому, несмотря на все пережитые ими волнения и тяготы, мы не выявили у них признаков ПТСР, которые проявляются достаточно тяжело — в виде постоянной тревоги, подавленности, ощущения, что жизнь опасна и тяжела, страшных сновидений о пережитом. Однако у нескольких детей от 6 до 10 лет мы установили острое посттравматическое расстройство, требующее медикаментозной и психотерапевтической помощи. У некоторых людей ПТСР выражается в виде раздражительности, гнева — они могут вызывать чувство острого неприятия у окружающих, однако и им необходимо предоставить специализированную помощь. Мы слышали от беженцев благодарность в адрес психологов МЧС, работавших с ними с первых минут попадания на нашу территорию. Думаю, что именно такая своевременная помощь значительно уменьшила количество лиц с развившимся ПТСР. У части беженцев имелись тревожные депрессии, расстройства адаптации, что нарушает их приспособление к новым условиям и обстоятельствам.

Не нужно ажиотажа

За последние десятилетия и в Европе, и в России не раз возникали ситуации, похожие на нынешнюю. В лагерях для вынужденных переселенцев размещали сербов во время конфликта с албанцами в Косово, чеченцев — на территории Ингушетии во времена второй чеченской кампании. Живущие в лагерях не голодали, были обеспечены всем необходимым, размещены в достойных условиях — и крайне недовольны. Специалисты считают, что чем дольше люди остаются в таких условиях вынужденного безделья, тем прочнее формируется у них потребительский комплекс.

Ситуацию анализирует Ольга БУХАНОВСКАЯ:

— Первое время вокруг людей, оказавшихся в таких лагерях, существует зона повышенного внимания – им поставляют гуманитарную помощь, им дарят подарки, идут навстречу любым их пожеланиям. Но проходит время — интерес к ним угасает, что неизбежно. Как правило, этот период может сопровождаться увеличением жалоб на соматическое и душевное неблагополучие, возрастанием претензий со стороны тех, кто за несколько месяцев такой жизни успел привыкнуть к повышенному вниманию. И тут надо понять, что эти люди — не притворщики, они действительно нуждаются в помощи – и в первую очередь психолого-психиатрической. Если им потакать, они могут не встать на ноги. Им нужна трудовая активность (ведь не зря только в психиатрии есть такая форма лечения, как трудотерапия) — им крайне полезно работать, целесообразно выполнять (реализовывать) трудовые и социальные обязанности. Только в таких условиях люди, испытавшие стресс, «собираются» — берут ситуацию под личный контроль, самостоятельно принимают решения, несут личную ответственность за свою судьбу, что очень важно для их будущего. Трудовая активность и социализация — трудиться и жить в обществе — вот что им по-настоящему нужно, чтобы скорее вернуться к нормальной жизни.

Кстати, от правильно расставленных принимающей стороной приоритетов зависит многое.

Коллеги из средней полосы России рассказывали мне давнюю историю — еще времен СССР накануне его развала. После событий в Сумгаите, где случилась жестокая резня, жертвами которой стали армяне, часть из уцелевших начали расселять в российской глубинке. Привезли армян и в один из малых городов России. От широты души пострадавшим в конфликте отдали квартиры нового, только что отстроенного дома, который местный градообразующий завод возвел для своих работников. При этом сами рабочие, долгие годы ждавшие новоселья, остались жить, где жили — в старых бараках. В течение многих лет дети семей, лишенных квартир из сострадания к бедам армян, слышали родительские проклятия в адрес «понаехавших». Спустя 10 — 12 лет, когда они подросли, в городе появилась националистическая молодежная группировка, поставившая своей целью «мочить черных». Детская давняя обида дала страшные ростки слепой, не знающей логики, национальной ненависти…