Украина стала территорией, на которой отрабатываются технологии новой войны, где главное оружие — информационное. Так считает автор материала, публикуемого ниже без редакционных правок. Любовь БОЛОТИНА в 1970-80-е годы работала в нашей газете, тогда называвшейся «Комсомолец». Позже переехала на Украину…
Во время поездок на Западную Украины меня часто спрашивали, откуда я, живя в Донбассе, так хорошо знаю украинский язык. Так в школе учили, в советской еще школе, наравне с русским, говорю. В ответ — в лучшем случае – изумление. В худшем — безапелляционное: «врешь»! По-украински звучит смачно: «брешешь»! А вот и не брешу!
В типовом трехэтажном доме на два подъезда (24 квартиры), где прошло мое детство, жили армяне, грузины, украинцы, русские, евреи, татары и даже одна узбекская семья. Главы семейств «давали стране угля», женщины работали в сфере обслуживания, которая вся крутилась вокруг шахты с символическим названием «Украина» — главного предприятия нашего городка. Дети дружили, дрались, мирились и снова дружили — во дворе, в школе, в гостях друг у друга, да везде, где это положено делать детям! Моими друзьями были грузинский мальчик Георгий и татарская девочка Галия. В семьях чаще всего говорили на родном языке, а на улице, на работе - на русском. Было тогда такое понятие: «язык межнационального общения». Но украинский в школьной программе был обязательным предметом, потому что все мы жили в республике Украина. Кто хуже, кто лучше, но его знали все. В городке имелось две площади и два памятника на них. Естественно, площадь Ленина — с традиционно протянутой в необозримые дали рукой вождя, и площадь Богдана Хмельницкого — традиционно на вздыбленном коне и с указывающей в необозримые же дали булавой.
Для меня наш трехэтажный Вавилон до сих пор остается символом разумной и логичной модели Украины, которую мы потеряли за 23 года независимости. В основном, независимости от разума и логики. Потому что нет разума в том, чтобы громить памятники Ленину, благодаря которому Украина состоялась как государство в пределах границ, за которые Киев сейчас воюет с собственными гражданами, объявленными сепаратистами. Как нет логики в том, чтобы с кровью и скрежетом зубовным ломать систему межнациональных и межъязыковых отношений, которая складывалась десятилетиями и прекрасно работала! Моих школьных знаний украинского хватает до сих пор даже на переводы книг — это об уровне преподавания, который имелся в нашей провинциальной школе. В студенческие годы, прошедшие в российском университете, русские «братьям по разуму» просили меня привезти с Украины (на украинском же языке изданные) книги Воннегута, Сэллинджера и Пьюзо — культовые уже по тем временам. Их читали и понимали, и просили перевести трудные куски, и передавали из рук в руки, потому что русскоязычный вариант было не достать, а порой и переводов еще не было! Такая вот была Украина и такие вот были «клятi москалi»…
Я не тоскую по тем временам. Глупо тосковать о том, что вернуть невозможно. Но еще глупее ломать через колено лучшее, что было накоплено в совместной, не всегда счастливой, а нередко и страшной истории русских и украинцев, ради мифических «национальных интересов». Потому что чаще всего это интересы шкурные, прикрытые лозунгами о «единой Украине», с одним языком, одной нацией и вообще «кто не скачет, тот москаль»... Именно стараниями таких «борцов» за единство Украины республика, самая богатая в огромной советской империи, сегодня стоит с протянутой рукой на всех перекрестках мира, вымаливая кредиты, львиная доля которых тут же разворовывается. Привычка к быстрым деньгам, знаете ли. Любой ценой. А для тех, кто к финансовому корыту не допущен, — майданы, патриотические девизы, танковые дивизии, а также кричалка «Слава Украине»!
Слава-то слава, но какой Украине? Той, которая с Богданом Хмельницким и Переяславской Радой? Так опасаюсь, что этого незаурядного героя истории тоже вот-вот запишут в предатели национальных интересов. Как и гениального актера Богдана Ступку в роли Тараса Бульбы, провозгласившего, что нет лучшего товарищества, чем русское товарищество! Да вместе с Гоголем, написавшим эту, по нынешним временам, крамолу… Или слава той Украине, в которой «кто не скачет, тот москаль»?
Говорю по телефону со старинным приятелем из Ивано-Франковска. О Донбассе, о Галичине. О раненых и убитых с начала карательной операции в Донбассе. Антитеррористической операции, уточняет он. Да нет, говорю, для тебя, может, и антитеррористическая, а я просыпаюсь и засыпаю под звуки канонады. Так что Украина не так уж едина, как рассказывают на украинском телевидении. «За единство нужно бороться»! — восклицает мой собеседник. «С оружием в руках или с мозгами в голове»? — спрашиваю. Отключил мобилу. Не звонит уже три недели…
Мозги украинской пропаганды заточены как бы на единство, но странно агрессивное единство, где нет места ничему, кроме патриотических кричалок, вышиванок и псевдонациональных ценностей. Три десятка украинских телеканалов все, как один, вещают одно и то же: враг не пройдет, мы за ценой не постоим, запад нам поможет, кровавая рука Москвы, а ты записался добровольцем? Спрашивается, зачем три десятка, если на всех только одно мнение? Но такая пропаганда работает на все сто!
Вот история жительницы Донецка, которая из-за приближающихся к городу боев увезла детей в соседний, мирный Днепропетровск — вотчину олигарха Коломойского, неплохо зарабатывающего на войне одних граждан Украины против других ее граждан. Через две недели женщина с детьми вернулась в осажденный Донецк. Не выдержала того, что тамошние малолетние аборигены затравили ее ребятишек, называя их не иначе, как сепаратистами. И это самое мягкое, что было в этой конкретной истории с бегством от войны. Дети становятся жестокими, когда жестоки взрослые. А взрослые, те, до которых еще не докатилась война, видят ее глазами телеведущих, старательно отрабатывающих свой хлеб перед владельцами телеканалов — украинскими олигархами. Самый богатый телевладелец все тот же господин Коломойский — 1+1, 2+2, Плюс Плюс, ТЕТ да еще солидное информагентство «Униан». Остальное медиа-пространство поделено между его коллегами по цеху: Ахметовым («Украина»), Фирташем («Интер»,) Пинчуком (ICTV, СТБ) — называю здесь только крупные, всеукраинского значения телеканалы… И вот звонит мне киевлянка, вполне вменяемая, неглупая, и с рыданиями соболезнует тому, что армады российских танков утюжат донецкую землю, заливая ее кровью невинных детей, женщин и стариков. Все мои попытки убедить ее, что дело обстоит не совсем так и даже совсем не так, бесполезны. Она видит нашу войну в телевизоре. Довод о том, что я-то живу в зоне боевых действий и, наверное, лучше знаю, что происходит на самом деле, приводит лишь к тому, что меня обвиняют в продажности Кремлю… Странная, скажу вам, продажность — просыпаться и засыпать под взрывы и стрельбу. Еще более странно — научиться отличать, когда работает «Град», когда — зенитки, а когда — минометы. И уж совсем странно навскидку различать, когда по Донецку бьют орудия регулярной украинской армии, а когда в ответ огрызаются ополченцы. Оказывается, это совсем просто: раскат взрыва — значит «они», звук выстрела — значит мы… Старушки на скамейке у нашего подъезда, даже считают «боевые приветы» их вояк нашим и наоборот. И спорят, каких «приветов» больше. И радуются, когда — «наших». Тоже, видно, продались, со всеми потрохами…
Тем временем власть Украины проводит очередную частичную мобилизацию, подняв предельный возраст находящихся в запасе военнообязанных до 60 лет. Это, как объяснил крупный киевский чиновник, сделано, чтобы открыть дорогу на войну всем патриотически настроенным мужчинам, а не только молодым. Молодых уже начали защищать от войны матери. Матери Западной Украины. Там не гремят взрывы и выстрелы, там хоронят. Хоронят много, и больницы переполнены ранеными. Об этом рассказывал мне в скайпе тамошний коллега-журналист. Рассказывал честно, без пропагандистского пафоса, с болью. Я тоже ему не вру.
О боевых потерях редко вспоминают украинские средства массовой информации. Их почти не показывают по украинским телеканалам, как и стихийные митинги протеста с женским криком: «Я сейчас не мать, я волчица и не пущу своего сына на войну! Загрызу любого, убейте меня, зато мой сын останется жив»!
Редкий случай: известный украинский телеведущий Константин Стогний обратился в Фейсбуке к президенту Порошенко с открытым письмом: «… я всего-то хочу, чтоб о ситуации в стране Вы узнали не из бравых рапортов генералов. А от многомиллионной аудитории моих зрителей. О том, как солдат 72-й бригады пришел на побывку в Киев и по доброй традиции пошел на Майдан. Теперь же, когда он вернулся снова в зону АТО, его семья получила повестку. Он должен дать показания по поводу участия в « незаконной массовой акции»... Или я бы рассказал о другой семье из Дрогобыча. У них забрали единственного 19-летнего сына. И вскоре попросили опознать его тело. Отец не пустил маму. Поехал сам. Не может спокойно говорить о том, как его привели в сарай, где было 19 трупов. Своего сына он опознал по наколке под рукой. Без головы. Он не понимает, почему его сын не числится участником антитеррористической операции. И почему забирали сына за полдня, а труп не отдавали более 10 суток. Собирая на службу, семья одолжила 1200 евро для покупки снаряжения от каски до бронежилета. И теперь, чтоб похоронить единственного сына, соседи приносят им по 5-10 гривен. Государство и здесь их кинуло»…
Впрочем, и я таких историй знаю немало. Не думаю, что Порошенко найдет время для Фейсбука и даже для мыслей о том, как достойно закончить войну одной части Украины с другой. Достойно уже и не получается: слишком много смертей и гнева накопилось как на Востоке, так и на Западе Украины. Слишком много горя, которое уже не заморочить бравыми телерепортажами о «маленькой победной войне». Министр финансов Украины Александр Шлапак заявил, что в августе уже нечем платить военнослужащим украинской армии, поскольку затянувшиеся сроки проведения АТО привели к истощению финансовых ресурсов. Для того чтобы «антитеррористическая операция» могла быть продолжена, украинской власти необходимо более девяти миллиардов гривен (под миллиард долларов!). Я не знаю, найдет ли Киев деньги на продолжение войны. Но знаю, что сам поиск денег НА ВОЙНУ — сумасшествие.
Я все чаще с нежностью вспоминаю наш трехэтажный Вавилон. Армянскую бездетную семью, усыновившую русского малыша, дав ему армянское имя Ваган. Через пару лет пацан бойко тараторил на трех языках — армянском, русском и украинском. Вспоминаю своих лучших друзей детства — Георгия и Галию. Они выучились на врачей и, представьте себе, поженились. У них двое детей — мальчик и мальчик… После первого майдана, весной 2005 года, они все уехали из Украины. Совсем. Словно предчувствуя, насколько она становится не единой и нетерпимой к любому языкомыслию…