Может быть потому, что до него редко доживали, но желали дожить? А может быть потому, что в этом возрасте, полагали китайцы, начинается умиротворение плоти и обретение мудрости?
Кстати, Лев Толстой перед шестидесятилетием с большим увлечением изучал Конфуция и мечтал о том, чтобы избавиться, наконец, от мучительной борьбы двух крайностей – порывов духа и власти плоти.
А вот древнегреческий мыслитель Пифагор (VI в. до н.э.), вероятно, принял бы поэтическую метафору из «Служебного романа» («осень жизни» – «осень года»), ведь он считал, что четырем временам года соответствуют четыре периода жизни человека, каждый из которых равняется 20 годам.
Ибн Сина (Авиценна, 980-1037 гг.), философ и врач, считал, что возраст 50-60 лет – это уже начало глубокой старости. Виктор Гюго называл 40-45 лет периодом «старости юности» или «юности старости», уверяя, что с этих лет человек начинает стареть.
Правда, именно в этом возрасте у Гюго был скандальный роман с замужней женщиной, когда его возлюбленная была посажена в тюрьму за прелюбодеяние, а он сам избежал наказания лишь потому, что принадлежал к сословию пэров.
