Ивана Ивановича я записывал недавно в совете ветеранов. Васильцов, несмотря на преклонные годы, бодрый, подтянутый, вёл там приём граждан. Общались в паузах между очередными посетителями – людьми, чуть моложе Ивана Ивановича, которые пришли к нему кто за советом, а кто – за поддержкой.
В суете журналистской жизни запись я пока отложил. Вроде бы несрочный материал в номер, успею. И вот – не успел. Иван Иванович этот материал уже не прочтет…
Прочтите вы. Я не стал его править – пусть еще раз прозвучит его живой голос.
– Я родился в Ростове-на-Дону в доме на 14-й улице. Сейчас это улица Зенитчиков. Во время войны наш дом разбомбили. И мы переехали к бабушке по отцовской линии Евдокии Семеновне в село Александровку Большекрепинского района. Сюда и пришло уведомление о том, что мой папа Иван Андреевич погиб под Харьковом… Первого немца я увидел там же, в Александровке. Он стрелял в кур. Заставлял бабушку под дулом автомата общипывать и варить их. Так же точно вели себя в селе и другие оккупанты. Хлеб, кукуруза, подсолнечник стояли в поле неубранные. Скотина свободно бродила там. Мы с братом Яшей (мне было 15 лет, ему – 13) ловили лошадей в кукурузе. С ними я управлялся ловко. С раннего детства приучен. Дедушка был табунщиком, с четырех лет привязывал меня к седлу. Однажды мы с братишкой поймали раненую лошадь с добротным седлом. Начали ее выхаживать. На нашу кобылку обратил внимание фашист. И решил ее забрать. Я выскочил из хаты. Схватился за повод. А он на меня автомат наставил и уже готов был выпустить очередь. Мама закричала мне: «Отдай ему лошадь!» и упала фашисту в ноги. Со слезами я отпустил повод... Немцы творили, что хотели: забирали скот, облавы устраивали на молодежь, под дулами автоматов отправляли парней и девушек в Германию. Мы прятались в камышах, стогах сена и соломы. Освободили село в сорок третьем.
Ребята 1925 года рождения отправились в Большекрепинский военкомат. Я хоть и был на год младше, но пошел с ними. Там нас собралось 200 человек. До Сталинграда добирались три недели – где пешком, где на паровозе. В шеренге я стоял самый последний. Нас отправили на барже в Саратов. Помыли там, подкормили. И отправили дальше в Куйбышев. Я попал поначалу в 1088-й зенитно-артиллерийский полк. Затем во вновь формируемый 8063-й зенитно-артиллерийский полк. В конце сентября сорок третьего нас повезли на фронт. В одной батарее со мной оказалось еще одиннадцать большекрепинцев – два Коли, Литвинов и Котельников, Вася Бриль и другие... Оказались в Петрозаводске. Пушки весили по пять тонн. Тягловая сила – лошади. Немцы на той стороне сопки, мы – на этой. Оказались под обстрелом. Гибли в той западне лошади, батарейцы. Я вскочил на головную лошадь, орудие удалось вытянуть из зоны обстрела. Лошадь ту сразило насмерть. А в моем теле с тех пор еще есть осколки.
В Петрозаводске нас переформировали. И направили дальше в сторону Мурманска, на Баренцево море. Выгрузили на станции Кола. Переправили на другую сторону залива. Высадили на 51-м километре от Мурманска. Там я принял первый воздушный бой. В то время в Мурманск и Архангельск шли конвои по лендлизу. Их мы, отсекая вражеские суда и самолеты, встречали заградительным огнем. Я вначале был подносчиком снарядов к 85-миллиметровым пушкам. Пятым номером... Первым номером был наводчик. вторым – заряжающий, третьим – счетчик трубки, четвертым – наводчик по углу места... Случилось так: фашисты разбомбили на нашей батарее дальномерное отделение. Погибли все. Начали срочно искать человека, который бы смог точно определять дальность предметов. Перебрали всех солдат. Остановились на мне. Так я стал старшим стереоскопистом. Мы сменили огневую позицию. Следили за транспортом, а это махина в 12-этажный дом, который вёз снаряжение на несколько полков. Был налет вражеской авиации. И наша батарея прямой наводкой сбила один из бомбардировщиков. Вскоре на батарее появился командующий противовоздушной обороны. Командиров расчетов собрали в полковом штабе. На мне была шуба черная, крашеная. Генерал спросил: «Кто такой!?» «Командир дальномерного отделения красноармеец Васильцов!» «С этой минуты – сержант Васильцов! Кругом! Пришить погоны!» Так до конца войны я и был сержантом.
Там, в северных широтах, было немало трагических событий. Однажды нашу батарею разместили на барже. Мы встречали на ней и сопровождали до Мурманска конвой. Фашисты баржу подбили. Она дала крен. Под воду ушли две пушки. Из 50 батарейцев спаслись только 12. Шубу и валенки я сбросил только в воде. Нас привели в сознание, отогрели, накормили. В госпитале под Мурманском я пробыл два месяца. Потом снова оказался в родной батарее. Вскоре наш полк переформировали в Кирове, дополнили молодежью и направили на Дальний Восток. Я, 20-летний, был среди тех ребят уже «стариком». Перед Иркутском на небольшой станции нам объявили, что война закончилась. Отметили это событие. А вскоре была уже война с японцами, Забайкальский фронт. Столкнулись со смертниками-камикадзе, укрепленными подземными городами, из которых пришлось выкуривать японских оккупантов. Китайцы же встречали нас дружески и радушно. Выносили лепешки всякие, кланялись. Меня китаянка угостила молоком из крынки. А через три часа я слег от брюшного тифа. Как позже выяснилось, почти все китайцы были тифозными. Эвакуировали сначала меня в Улан-Батор, потом в полевой госпиталь на станцию Оловянную. Рядом со мной на койках были еще четыре таких горемыки, заболевших тифом. Двое из них умерли. На этом Вторая мировая война для меня закончилась. Но не служба в армии. Я еще пять лет нес срочную службу в войсках ПВО под Хабаровском...
