Раньше работали в две смены 13 аппаратов «искусственной почки». Сейчас аппаратов — 20, постоянный контингент пациентов, которым очищают кровь, удаляя шлаки и проводя заместительную терапию, — 120. Но все равно этого мало. Слишком велика потребность в лечении больных с хронической почечной недостаточностью!

Скованные одной цепью

Хроническая почечная недостаточность может убить за несколько дней, если больного не подключить к аппарату гемодиализа.

Из-за чего она возникает — отдельный разговор (инфекция, генетика и т.д.), не будем сейчас этого касаться. Факт, что таких больных много, и возраст — самый разный.

— Есть у нас 18-19-летние пациенты, — говорит и.о. заведующей отделением гемодиализа Татьяна Петровна Белобородова. — А самому старшему — 72 года. Он долго не лечился, скрывал болезнь, был летчиком…

Гемодиализ врачи недаром называют операцией — так оно и есть: кровь полностью «изымается», пропускается через фильтр, очищающий ее, и возвращается назад.

За процедуру «прокачивается» 72 литра крови: если ее циркулирующий объем — 5 литров, легко посчитать, сколько «прогонок» через фильтр надо сделать.

Поэтому каждый гемодиализ длится пять часов, в течение которых больной лежит, подключенный к аппарату. Проводить гемодиализ нужно три раза в неделю. Жизнь подчинена этому неумолимому графику, больные оказываются прикованы к аппаратам, считай, цепями — крепче железных.

… Пациенты — из самых разных мест.Корреспондент «НВ» сама в этом убедилась, пройдясь по отделению. «Откуда вы?» — спрашивала лежащих под аппаратами больных. И только пару раз услышала: «Из Ростова». А остальные: «Из Шахт, Таганрога, Новочеркасска, Морозовского района, Миллерово…»

— Как же они сюда приезжают из столь дальних концов к строго определенному часу? — спрашиваю Татьяну Петровну.

Одни снимают в Ростове квартиры, объясняет она. Других привозят организованно на выделенном для них транспорте. Такое практикуется в Таганроге, где очень много больных с ХПН (возможно, сказывается чрезмерная жесткость воды), Шахтах, Новочеркасске, Ростове. Но многие добираются своим ходом. 

— Все зависит от местной администрации — насколько ей понятны и близки проблемы наших больных, — говорит Татьяна Петровна. — В Семикаракорах, например, никак не хотят решать вопрос с их транспортировкой, в Белой Калитве — тоже… Хотя после гемодиализа очень трудно самостоятельно уезжать — все-таки это оперативное вмешательство, бывают головные боли, тошнота…

Не все выдерживают постоянную неумолимую «зависимость от аппарата». Срываются, возникают мысли о суициде, были случаи отказа от лечения. Последний — с 19-летней девушкой, сказавшей докторам: «Я прекрасно знаю, что меня ждет, но больше не буду сюда приезжать…» Она погибла в течение недели после прекращения гемодиализа.

Следуя «презумпции отказа»…

Но выход все-таки есть — трансплантация почки, о чем мечтают гемодиализники, годами ожидая очереди на пересадку. Камень преткновения — где взять донорский орган?

Ведь после случившихся несколько лет назад в Москве скандалов с якобы «преступным» забором почки у фактически умершего человека, когда реанимацию штурмовал ОМОН, для трансплантологии наступили черные времена, а врачей крикливо обвиняли в том, что они, дескать, перепутали операционный стол с разделочным.

Сейчас эта истерия прошла, ситуация стала потихоньку выправляться…

— Мне довелось участвовать в проводимых в Госдуме консультациях по этому вопросу, — говорит главный врач областной больницы № 2 И. Пакус. — Обсуждалось, надо ли спрашивать у родственников согласие на изъятие органа, если смерть головного мозга зафиксирована комиссионно; или следует принять международную концепцию, именуемую «презумп­цией отказа» — если нет информации о прижизненном отказе от забора органов, то при подтвержденной смерти головного мозга такое изъятие допустимо. Вот эта вторая тенденция (более перспективная) и была взята в основу принятого затем «Закона о трансплантологии». Но все равно пока что врачи продолжают относиться с опаской к проблеме донорских органов, очереди не уменьшаются, несмотря на выделяемые квоты. А большинство трансплантаций по-прежнему — родственные (когда донорская почка берется у близких родственников: отца-матери, брата-сестры. — Л.К.).

— Вот, например, — продолжал И. Пакус, — в прошлом году нашим больным было сделано 10 операций по трансплантации почки, и все до одной — родственные.

Заметим в скобках, что у некоторых медиков взгляд на родственные трансплантации — весьма скептический. «Это значит — вместо одного инвалида получить двух», — говорят они. Так что основную ставку надо все-таки делать на «не родственные трансплантации».

В облбольнице № 2 (нефрологический центр и ориентированное на «хроников» отделение гемодиализа есть только здесь) стали постепенно к этому готовиться. Создают лабораторию типирования — по определению совместимости тканей реципиента и донорского материала. Собираются в ходе ведущейся сейчас реконструкции  расширить базу отделения гемодиализа. Чтобы помочь увеличить для больных запас времени, проживаемого в ожидании почки.

…«Трансплантированных» больных у нас в области — несколько десятков. У большинства — все в порядке. Некоторые живут с «неродной» почкой уже 10-12 лет. Корреспонденту «НВ» примерно столько же времени назад был знаком один мальчуган из области, обратившийся к журналистам за помощью и бившийся за себя с напористостью настоящего бойца. Медики называли его: «Тимоша — сын полка». Со внутренней опаской я спросила про него Т. Белобородову…

— Он давно прооперирован, живет с трансплантированной почкой, — обрадовала она меня. — И у него все хорошо.