«Все будет хорошо!..»

Глядя на очаровательного, быстрого как ртуть мальчугана, трудно поверить, что это тот самый ребенок, которому два с половиной года назад был поставлен страшный диагноз — гепатобластома, злокачественная опухоль печени. И если б не сделанная в Ростовском научно-исследовательском онкологическом институте сложнейшая операция, то неизвестно, как бы все сложилось…

…Беда нагрянула внезапно. В тот вечер Евгения, искупав и уложив на диван Димочку (ему тогда исполнилось 2 года 7 месяцев), стала втирать в кожу детский лосьон и нащупала у него в правом подреберье уплотнение, похожее на шишку.

— Я тогда ни о чем плохом не подумала, — вспоминает Евгения. — Ребенок бегал, прыгал, шалил, хорошо кушал — никаких причин для беспокойства. Но утром все же пошла с ним в поликлинику. А там мне сказали, что надо ехать в Ростов — в областную детскую больницу…

Результаты биохимии крови, как ни удивительно, были спокойными. Но УЗИ показало, что опухоль все-таки есть.

В одном из кабинетов Евгению даже отчитали: почему раньше не заметила, что у ребенка живот вздут. А та беспомощно оправдывалась: сама ж не врач, откуда могла знать.

Страшный диагноз «гепатобластома» тогда уже прозвучал. Это довольно редкая патология встречается в 0,5 — 2% случаев опухолевых заболевания у детей. И прогнозы тяжкие. В одном из кабинетов Жене даже было сказано: мол, вас ждут черные дни. Она не поверила, возмутилась — неправда! Но про себя уже пришла к осознанию, что жизнь ребенка зависла на волоске…

В этот период Дима и был направлен в детское отделение Ростовского научно-исследовательского онкологического института.

Судьба словно бы отворила перед ними спасительную дверь, позднее признавала Евгения.

Заведующая детским отделением профессор Юлия Юрьевна Козель, осмотрев мальчика, сказала, что надо ложиться, обследоваться, а затем решать вопрос с операцией. Женя паниковала, дергала и торопила врачей: скорей, когда же операция, нельзя терять время. А ей терпеливо объясняли, что да как, убеждали, успокаивали. «Нам с мужем это всякий раз дух поднимало, — говорит она. — Потому что держались уже из последних сил».

Диму положили в стационар вместе с мамой. Компьютерная томография, анализы, УЗИ, биопсия… Самое главное исследование — по выявлению злокачественных клеток — делалось дважды: первый раз результат был вроде как отрицательный, а второй показал — опухоль все-таки злокачественная…

— Когда муж принес в палату листок с анализом и показал его, у меня свет в глазах померк, — вспоминает Евгения. — Он потом рассказывал: «Я смотрю на тебя — у тебя лицо кричит, а голоса нет, звука нет!…»

Предстоящая операция была очень сложна чисто технически, объясняли потом корреспонденту «НВ» в онкоинституте. Трудно подобраться к самой опухоли, тут очень ответственная зона. Не всякий хирург решится осуществить это, надо быть профессионалом экстра-класса.

Оперировать взялся Олег Иванович Кит, нынешний директор онкологического института, доктор медицинских наук, профессор. (Тогда, в марте 2010-го, он еще не был директором). И вместе с ассистировавшими ему докторами сумел сделать, казалось бы, невозможное.

— Операция длилась пять с половиной часов, — говорит Евгения. — Когда хирурги выходили потом из операционной, у них лица были зеленые, измученные от усталости. Но все равно они находили возможность подойти к нам с мужем и подбодрить, поддержать.

Если б не поддержка со стороны врачей — и до операции, и после, признается, просто не выдержала бы.

— Для меня эти люди… как боги! — у Евгении на глазах слезы при таких словах. — Столько доброты, человечности было проявлено со стороны и Олега Ивановича Кита, и Юлии Юрьевны Козель, и Сергея Алексеевича Кузнецова, нашего лечащего врача, такое у всех было общее желание вытащить моего Димку, выходить… То же самое — и по отношению к другим детям. Знаете, мне кажется, что для них все это — не просто работа…

Димино выздоровление, действительно, из разряда, ну если не чудес, то чего-то очень близкого к ним. Во-первых, сама операция тяжелейшая, во-вторых, никогда нельзя исключать возможность последствий. Позади у Димы четыре курса химиотерапии, он регулярно приезжает с мамой в онкоинститут на проверки: вначале — ежемесячные, теперь — раз в три месяца. Прошедшие два с половиной послеоперационных года показали: все было сделано правильно. «И дальше теперь у него все будет хорошо», — говорят Евгении доктора, а она повторяет эти слова как мантру.

— Я хочу, — сказала Евгения в конце нашей встречи, — обратиться к тем мамам, чьи дети, не дай бог, конечно, но все-таки заболели: главное — не отчаиваться, не впадать в панику. Надо сгруппироваться и пройти весь путь во имя своего ребенка. Да, бывают безнадежные случаи, но если все-таки есть шанс, то врачи здесь станут бороться и обязательно спасут, я в этом уверена — испытано на себе.

«Мамочка, я хотел уйти, но не мог же тебя одну оставить», — невероятно, но именно такие слова произнес Жене после операции ее маленький сын, только-только начавший подниматься, весь еще — в торчащих из живота трубочках. Откуда это? Ангел на ухо прошептал?

Специалисты говорят: задача детской онкологии — не продлить жизнь, а вылечить. Дай бог, чтобы это всегда удавалось.