21 сентября 1861 года в верховном суде Западной Бенгалии, заседавшем в крепости Вильям, публика ждала окончательный вердикт по спорному наследственному делу индийского армянина Бабаджана, завещавшего в пользу далекой донской Нахичевани свое немалое состояние, в том числе здание, занимающее целый квартал в торговом центре Калькутты.

Чарльз Свинтон Хагг, глава британской колонии и управляющий Калькутты — ответчик по делу — вел процесс крайне агрессивно и своими публичными выступлениями настраивал судебные власти на недопустимость уступки в этом деле. Ему было отчего возмутиться. За шесть десятилетий наследство, оставленное завещателем, Калькутта приумножила разумным пользованием. И вдруг явились какие-то наследники, труда к тому не приложившие, и требуют долю за все истекшие годы!

Сторону истца на процессе представлял Микаэл Налбандян, известный армянский публицист.

Когда суд оглашал решение, он, стоя в зале, задыхался и кашлял кровью: в условиях тяжелого калькуттского климата проснулась застарелая болезнь. По реакции публики, еще до перевода с английского, Микаэл понял, что его миссия обернулась успехом, но для радости уже не было сил. Его трясла лихорадка.

Огласив решение, судья пригласил стороны в свой кабинет и здесь подробно растолковал Хаггу и Налбандяну силу незыблемости основ британского права: воля завещателя, если она ясно выражена, признается священной и потому находится под защитой британской короны. Решением суда город Нахичевань-на-Дону объявляется истинным наследником по завещанию индийского купца Мартироса Амаданци Бабаджана и имеет право получить половину всех доходов с недвижимости по завещанию за все годы, начиная с 1797 года (смерти завещателя) по 1861 год, и далее.

В тот же день, видя состояние Налбандяна, судья проявил милосердие и распорядился без проволочек выдать ему необходимые документы и выплатить первую сумму в 60 тыс. рублей.

Ближайшим кораблем Налбандян отправился в обратный путь. Однако на свою беду домой он не торопился. Его ждала Европа и революционно настроенные единомышленники, с которыми он близко сошелся в Лондоне год назад на пути в Индию, в кружке Герцена.

И вот год спустя он вновь явился к ним и был принят уже не как бедный недоучившийся студент, а как удачливый деловой человек, в распоряжении которого оказалась значительная сумма денег. Герцен так и называл его — золотым человеком, а еще — лидером армянского крыла общемирового освободительного движения. Налбандяну подсказывали, как лучше потратить деньги.

На протяжении нескольких месяцев, курсируя из Парижа в Лондон и обратно, Налбандян присоединил свою кипучую энергию к подготовке «европейского народного восстания». Его страстный публицистический запал воспламенял читателей-армян. Но из-за этого революционного экстаза обязательства перед нахичеванцами уходили на второй план, назревала опасность личной катастрофы. Выигранные в суде деньги начали тратиться на закупку пороха и ружей для соотечественников — армян, проживавших в Турции, на поддержку гарибальдийцев в восставшей Италии. Налбандяна, на его беду, окружали горячие головы, которые не трезвели даже тогда, когда поднимавшиеся было в ряде стран волнения сами собой утрясались, а «общий пожар» в Европе все никак не разгорался. Надеялись на Польшу — в Польше только демонстрации. В Италии — тихо, в Австрии — тихо, в Турции — тоже…

— Что же тогда делать? — недоуменно спрашивал сподвижник Герцена Бакунин. Неужели ехать куда-нибудь в Персию или Индию и там поднимать дело?!

Много лет спустя более сдержанный в порывах Герцен в одном из безжалостных писем Бакунину пишет: «Ты прожил до 50 лет в мире призраков, студенческой романтики, великих стремлений и мелких недостатков… болтуном с чесоткой революционной деятельности. Болтовней ты погубил не одного Налбандяна…».

На исходе весны 1862 года Налбандян направился, наконец, домой. Он хорошо знал нравы нахичеванцев и его, конечно же, тревожил отчет о денежной составляющей его миссии. Чтобы хоть как-то спасти положение, он закупил массу диковинных семян, саженцев невиданных до того на Дону растений, приобрел по случаю носорога в подарок Московскому зоопарку…

В один из дней, когда Микаэл плыл на пароходе в Россию, в Лондоне после очередной ресторанной пирушки революционеры, выйдя на улицу, остановились обсудить недоговоренные проблемы, отъезд в Россию курьеров с очередным номером «Колокола» и письмами к единомышленникам. Агентам царской охранки, следившим за этой компанией, оставалось лишь запоминать громко произносимые имена и адреса. Было названо и имя Налбандяна.

Меж тем нахичеванцы, два года назад отрядившие в Индию своего представителя по наследственному делу, конечно же, ничего не знали о революционных страстях, вдруг пересекшихся с их имущественными интересами. Приносимая редкой почтой скудная информация от Налбандяна ободряла: город судил-рядил, как лучше истратить деньги.

Нахичевань — город купцов и ремесленников — от основания своего жил зажиточно и расчетливо и заботился, чтобы общественная копейка не оказалась в чужом кошельке. Когда наконец-то пришло известие, что Налбандян возвращается и вслед ему идут несколько подвод с багажом, многие захотели его встретить. 10 июля 1862 года на въезде в город (ныне это Театральная площадь Ростова) собралась толпа нахичеванцев. Сюда же устремились и ростовчане, чтобы подивиться удаче соседей, которым привалило такое богатство.

Встреча растянулась на весь день. Каждому хотелось узнать подробности суда, своими глазами увидеть прибывшее богатство. Нахичеванцы столпились у дома Налбандянов, наблюдая разгрузку прибывающих подвод с тюками и ящиками. Отец Микаэла, старый нахичеванский кузнец Лазарь, был горд от счастья видеть сына в зените всеобщего внимания. Поздним вечером вместе с городским головой Гайрабетовым Микаэл вышел к народу и попытался коротко объясниться. Собравшихся это не удовлетворило. Всех интересовали подробности. И главное: где деньги? И — сколько!? Тут же возникла группа нахичеванцев, подозревающих неладное.

Микаэл обещал все разъяснить через пару дней на городском собрании. На том и сошлись.

Но в ночь накануне собрания еще более ошеломляющая новость всколыхнула нахичеванцев. Командой жандармских офицеров по Высочайшему повелению Налбандян был арестован. Нахичеванцы заговорили о махинации с наследством: ведь траты на политические цели в сознании большинства горожан не укладывались.

Утром усиленная охрана вывела Микаэла из дома в наручниках и на глазах толпы усадила в жандармский экипаж. Офицер, руководивший арестом, объявил, что Налбандян как особо злостный государственный преступник по доставлении в столицу будет заключен в Петропавловскую крепость. Потрясенные нахичеванцы пытались выспросить что-либо у Лазаря Налбандяна, но несчастный старик попросту лишился рассудка…

Так печально завершилась столь успешно начавшаяся деятельность Микаэла Налбандяна на общественно полезной нахичеванской ниве.

На том завершилась, собственно, и вся его короткая (37 лет) жизнь. Из Петропавловской крепости он вышел через три года с «летальной» стадией туберкулеза и умер через несколько месяцев в ссылке. В родной город вернулся лишь гроб с его телом.

И вновь встречать Налбандяна вышел весь город, и снова возникла надежда, что теперь, после нескольких лет неизвестности, нахичеванцы получат отчет о наследственном деле. Однако сенатскую комиссию индийское наследство не интересовало, она ограничилась изобличением Налбандяна в «противозаконных сношениях с лондонскими пропагандистами», определив в приговоре: «оставить в подозрении!».

И все-таки по требованию именитых граждан Нахичевани индийское наследство стало предметом отдельного расследования властей. Три года над этим делом бился крупнейший в России следователь по экономическим преступлениям — генерал, действительный тайный советник Михаил Катакази. Но в итоге дело пришлось замять за… отсутствием главного фигуранта и его объяснений.

Город успокоился на том, что в итоге худо-бедно нашлись-таки в бумагах Микаэла облигации займа Итальянской республики, которые в поддержку гарибальдийцев Налбандян приобрел из наследственных денег. Этих облигаций и процентов с них вполне хватило на строительство в центре Ростова здания гостиницы, которая поныне называется «Московская», и доход с которой все последующие годы шел на благоустройство Нахичевани.

Остальные суммы, а это, по подсчетам Катакази, около половины денег, исчезли. В записных книжках Налбандяна, дошедших до наших дней, есть записи и расчеты, из которых следует, что в Париже он неоднократно получал прибывающие из Индии дополнительные суммы и закупал на них сотнями золотые франки в монетах. Где они?

Нахичеванцы шептались о внезапном обогащении брата Налбандяна, ранее мелкого торговца. Обосновавшись в Ростове, он стал заметным коммерсантом, взял себе новое имя — Серафим Кузнецов. Однако слухи остались слухами: одни подозрения и никаких доказательств.

Через пятьдесят лет уже следующее поколение нахичеванцев решило разобраться со своим «индийским» капиталом и вновь отрядило в Калькутту своего представителя. Им стал ученый-биолог Бедельян.

Снова в судебном процессе в той же крепости Вильям было принято решение о выплатах накопившихся процентов. По возвращении Бедельяна нахичеванцы получили, наконец, полную ясность по наследственному делу за более чем вековой период. Вплоть до советских времен суммы исправно поступали на особый счет в Русско-Азиатском банке Ростова и по особой росписи тратились на нужды Нахичевани.

Коллаж Ольги Пройдаковой