Это было как в кино. В украинском хуторе Спеваковка открывали памятник. Все собрались на митинг по этому случаю, и вдруг — машина с незнакомыми номерами, из нее выходит подполковник.

— Это за мной, — сказал шутливым тоном так, что слышно было только рядом стоящим, супруг создателя монумента и тоже скульптор Николай Можаев. Он-то пошутил, а военный и вправду спрашивает:

— Кто здесь Можаев?

Ну и представляется: военком, мол, из Вешенской, прибыл за вами.

Этот случай Николай Васильевич Можаев называет одним из счастливейших в своей жизни: ведь благодаря ему в творчестве Можаева открылась большая и яркая шолоховская страница. Скульптурной композиции «Григорий и Аксинья», скульптур деда Щукаря и Нахаленка, памятников Шолохову в Ростове и Миллерово, — всего этого, возможно, и не было бы, если бы не тот неожиданный приезд вешенского посланца в мае 1968- го в Спеваковку. Удивленному Можаеву он сказал, что станица хочет установить памятник свои героям, все варианты, предложенные другими скульпторами, не годятся, серьезные люди из Москвы — из самых-самых верхов — посоветовали обратиться к нему.

Тотчас ехать в станицу Можаев не мог, но уже вскоре в вешенском райкоме партии его принимал тогдашний первый секретарь Булавин. Когда же, в следующий приезд, Можаев представил в райкоме эскиз памятника вешенским казакам, погибшим в Великую Оте­чественную, Булавин, довольный работой, позвонил Шолохову. Михаил Александрович пожелал немедленно увидеть, что получилось.

— У Михаила Александровича было только одно замечание, — вспоминает Можаев. — «Что ж у тебя казак, понимаешь, и — с автоматом? — сказал он. — Казак должен быть с саблей».

Я ответил, что это — казак в Великую Отечественную, а ее боевым атрибутом был автомат.

Шолохов улыбнулся и больше не возвращался к этому вопросу. Но в дальнейшем он не раз давал скульптору советы, которые помогали сделать детали монументов выразительнее.

Установили в Вешенской этот памятник, заказали Можаеву другие, в том числе — скульптуру знаменитого вешенского Орла.

Убедиться в том, как высоко Шолохов ценил мастерство Можаева, можно также побывав в Доме-усадьбе писателя: среди произведений изобразительного искусства, которые создавали его атмосферу, есть и можаевские работы.

Николай Васильевич считает, что завоевал симпатии вешенцев не только тем, как изображал людей, но и умением показать натуру лошади.

— Где же вы коней так хорошо изучили?

— Я из довоенного детства, хуторской хлопец. А в те годы, если в колхозе или совхозе были лошади, купать их часто поручали местной пацанве, к великой ее радости. Вот и мы, можаевские ребята, купали лошадей в Деркуле.

— Николай Васильевич, а Можаев — это ваша настоящая фамилия или псевдоним в честь малой родины?

— Моя, родовая. До войны наша Можаевка состояла из Можаевых процентов на 90. Некоторые были полными тезками и, чтобы не запутаться, приходилось придумывать прозвища.

Сегодня в СМИ Николая Можаева — заслуженного художника Украины и лауреата российской премии им. М. А. Шолохова — называют то луганским скульптором, то ростовским. Наверно, происходит это потому, что лето мастер чаще проводит в хуторе Можаевка Тарасовского района Ростовской области, — здесь обосновался и его сын, писатель Александр Можаев. Зимой Николая Васильевича легче застать в Луганске.

По луганщине тоже течет река его детства — Деркул, в Луганске Можаев учился искусству ваяния, там встретил свою будущую супругу и соратницу —  Эльвину, там поселился, не думая-не гадая, что придет время, и Луганск станет заграницей. В Луганске сейчас живут дочь и внуки Можаева, все они — художники.

— Вот интересно: вы, как говорится, живете на два дома, и судьба вашей самой популярной среди дончан скульптурной композиции «Григорий и Аксинья» отмечена переездом из Ростова, где она провела больше десяти лет, в Вешенскую. А для какого «дома» вы ее задумывали?

— Для Вешенской. Но тогдашние областные власти решили: стоять «Григорию и Аксинье» на южном въезде в донскую столицу, чтоб еще с моста видны были, создавали бы настроение.

Место для них отвели неудачное: для того, чтобы они доминировали, а не подавлялись зрелищем элеватора и подъемных кранов в порту, это должны были быть фигуры гораздо большего масштаба. Однако противостоять этому решению я был не в силах.

Кстати, и деда Щукаря, и Нахаленка Можаев предпочел бы видеть не на ростовской набережной, а на вешенской, однако и их в свое время областные власти решили поселить в донской столице.

— Многие считают, что в композиции «Григорий и Аксинья» вы увековечили Петра Глебова, исполнителя роли Мелехова в герасимовской экранизации «Тихого Дона». Это так?

— Глебов, с которым я встретился однажды на шолоховском празднике в Вешенской, тоже сказал мне: «Что-то твой Григорий на меня похож…»

У нас с ним было мимолетное знакомство. В 1957 году, вскоре после выхода фильма «Тихий Дон», который сделал его знаменитым, я побывал на его творческой встрече в Одессе. Глебов рассказывал о съемках, пел песни, отвечал на многочисленные вопросы зрителей. А я возьми и пошли ему записку: «Приветствуем донского казака Глебова. Донской казак Можаев».

И вот в самом финале встречи Глебов читает мою записку и говорит:

— Прошу донского казака Можаева на сцену.

Очень он мне и в фильме, и на этой встрече понравился, так что, работая над своим Григорием, я не мог не вспомнить Глебова. А вот образ Аксиньи в большей степени собирательный.

— Николай Васильевич, ваша супруга тоже была скульптором, есть композиции (та же «Григорий и Аксинья»), авторами которых значатся супруги Можаевы. Как вы работали «в две руки»? Кто когда бывал «первой скрипкой»?

— У нас с Эльвиной Максимовной были разные мастерские, у каждого — свой творческий почерк. Но если работа была большая, а время поджимало, мы всегда помогали друг другу. В «Григории и Аксинье» основная разработка образов — моя, а вот скульптурная композиция «Мальчик с гусями» («Нахаленок»), которая стоит сегодня около Ростовского Дворца бракосочетаний, — это творение Эльвины Максимовны.

— Коллеги наверняка называют вас везунчиком, счастливцем: столько ваших скульптур установлено в России и на Украине. Но осталась неосуществленная мечта?

— И даже не одна. В молодости я зачитывался Ильфом и Петровым, мечтал сделать памятник Остапу Бендеру, который стоял бы в Старобельске, — не сбылось. Зато судьба подарила возможность поработать над образами других литературных героев — персонажей шолоховских, «Слова о полку Игореве». Другой мечтой был памятник легендарному донскому атаману Степану Разину в станице Раздорской. Переговоры и планы рухнули в перестройку, но я сделал памятник другому лихому атаману — Кондрату Булавину для станицы Трехизбянской…

— Ваш визит в Вешенскую связан с вашей выставкой в здешнем Доме культуры или еще и с идеей новой скульптуры?

— Когда-то были речи о том, что хорошо бы украсить вешенскую набережную скульптурами шолоховских персонажей — деда Щукаря, Нахаленка, Продкомиссара. Время внесло коррективы, вместо Продкомиссара заговорили об Андрее Соколове и Ванюшке из «Судьбы человека» и, возможно, не на самой набережной, а поодаль… Все пока еще на стадии переговоров.

— Надо ли понимать ваши слова так, что Щукаря с Нахаленком тоже ждет переезд из Ростова в Вешенскую?

— Нет, зачем же? У меня готовы эскизы, не повторяющие те композиции, которые стоят в Ростове. К тому же первые сегодня на очереди — Соколов и Ванюшка.