Вазы для оптимистов

Такие возгласы удивления раздаются всюду, где демонстрируются предметы из коллекции древнегреческой посуды Ивана Некрасова. Когда же посетители выставок узнают, что  это — не артефакты, раскопанные археологами, а копии, выполненные современными мастерами  по заказу этого ростовского коллекционера, удивляются не меньше прежнего:

— Вот ведь какое хобби у человека…

Однако сам Некрасов ничего такого уж необычного в своем увлечении не видит и считает, что оно сродни, скажем, рыбалке. Тот  же азарт.

Мысль о том, чтобы собрать коллекцию копий древнегреческих керамических сосудов, возникла у Некрасова, когда ему было за сорок, а вот интерес к Древней Греции у него еще с детства.

Впервые о древних греках и приключениях их знаменитого богатыря Геракла Некрасов услышал дошколенком. Семья Некрасовых жила тогда на Северном Урале. Занятные истории про Геракла и его соплеменников мальчишке рассказывал сосед. Это был человек, недавно освободившийся из ГУЛАГа. Он, верно, был из старой интеллигенции, хотя точно Иван Михайлович этого не знает: слишком мал был, чтобы что-то в том понимать и расспрашивать о таких вещах. Но про Геракла слушал с упоением.

Потом, в студенческие годы, будущий инженер Некрасов прошел, как многие, через увлечение древнегреческими философами, а еще лет через десять впервые побывал в Эрмитаже и Музее изобразительных искусств имени Пушкина в Москве, где самое большое впечатление произвели на него коллекции античного искусства.  Некрасов влюбился в Древнюю Грецию  окончательно и бесповоротно.

К созданию же собственной коллекции копий античных сосудов Некрасова подтолкнула поездка в Крым, бывший когда-то частью античного мира, и — знакомство с тамошним художником-керамистом Леонидом Корсуном:

— Леонид Васильевич был очарован совершенными формами и выразительными изображениями древнегреческих сосудов. Он опытным путем самостоятельно воссоздал технологию древнегреческой чернолаковой керамики. Наши интересы сошлись. Корсун сделал много сосудов для моей коллекции.

Даже неспециалисту  известно, что древнегреческой посуды, дошедшей до наших дней целиком или во фрагментах, — довольно много. По какому же принципу Некрасов формирует свою коллекцию? Какие копии заказывает мастерам?

Тут многое определила его давняя страсть к классификациям. Прочел где-то, что у древних греков  за всю их историю было около восьми десятков наименований сосудоподобных гончарных изделий, и решил, что, в идеале, все они должны быть в его коллекции. Сейчас в ней сосуды пятидесяти наименований.

Каждый такой сосуд для Некрасова — это не просто предмет для любования, но и повод  расширить свой кругозор, а потом рассказать другим о какой-то из страниц древнегреческой жизни:

— Вот, к примеру, многим известно, что древние греки на своих пирах не сидели за столом, а возлежали на левом боку. Находясь в таком положении, трудно подливать вина себе или своему гостю, товарищу. Но греческие гончары нашли выход из этой ситуации. Они придумали сосуд с тремя горлышками-желобками, обращение с которым не требует лишних затрат энергии.  Достаточно легкого движения кистью руки. Этот сосуд они назвали ойнохоя.

— Вы все пятьдесят названий знаете наизусть? Наверно, добрую половину из них еще попробуй выговори…

— Что же тут трудного: ольпа, кратер, лутрофор… Есть, действительно, и посложнее наименования, но когда всем этим увлечен, самые мудреные становятся для тебя так же просты, как наши слова «вилка» или «ложка».

Изображения на древнегреческих сосудах восхищают Некрасова и как искусство, и как проявления свободолюбивого духа:

— Посмотрите на старинные китайские вазы: горный пейзаж,  река, много растительности и крошечная, едва заметная фигурка рыбака, философа или кого-то еще.  Потому  что человек у китайцев — только часть природы, и — далеко не главная. А у древних греков на вазах и сосудах — люди. Активные, полные энергии, крупным планом. Им человек интересен как действующее лицо, преобразователь мира.

Одним из способов найти выход кипучей древнегреческой энергии были спортивные состязания. К примеру, Панафинейские игры, которые проходили в Афинах.

— А знаете, чем, кроме венка на голову, награждали на этих играх победителей? — спрашивает Некрасов. — Амфорами, наполненными оливковым маслом, которое получали из плодов деревьев священной рощи. Причем количество таких амфор, в зависимости от номинации, могло переваливать за сотню. Это при том, что объем панафинейской амфоры приближался к 40 литрам. Расписывать  панафинейские амфоры поручали лучшим вазописцам.

Есть в коллекции Некрасова сосуд, который так  и хочется назвать амфоренком. Ну, в общем-то, почти так он и называется: амфориск панафинейский. На одной его стороне — богиня-покровительница Афин, на другой — бегущий с факелом атлет.

Сосуды такого размера (а высота этого амфориска чуть больше семи сантиметров)  обычно наполняли  благовониями. Однако есть версия, что в этом амфориске могло быть оливковое масло, и сам он являет собой древний сувенир, купленный во время большого спортивного праздника.

Если раньше в каталоге некрасовской коллекции преобладали имена гончаров и художников-вазописцев из Крыма, то теперь это преимущественно  таганрожцы и ростовчане. В Крыму, в силу обстоятельств, Некрасов бывает все реже, зато находит единомышленников среди наших земляков.

В последнее время  к некрасовскому собранию  все чаще обращаются  музеи:  эти копии древнегреческих сосудов демонстрируют и на выставках  частных коллекций, и по соседству с артефактами на выставках археологических древностей. Сейчас – новый поворот: готовится выставка в Шахтах, где эти копии древнегреческих сосудов  разместят рядом с акварелями на античные темы местной  художницы Людмилы Огановой.

…На дне одного из этих сосудов я увидела голову Медузы Горгоны и спросила Некрасова, не предназначался ли он врагу, чтобы, узрев ее, захлебнулся от страха, но Некрасов это предположение отверг:

—  Эти росписи сделаны жизнерадостным народом и полны оптимизма.

А изображение Медузы Горгоны, бывало,  служило в античном мире и оберегом. Такие они неоднозначные, эти древние греки.