Когда недавно СМИ растиражировали слова Депардье о том, что чеченцы — это французы Кавказа, многие в России сочли такое определение благодарностью актера за безудержное гостеприимство, оказанное ему Кадыровым.
Однако цитата была не совсем точной. «Не зря Александр Дюма назвал чеченцев французами Кавказа», — вот как сказал Депардье, имея в виду впечатления Дюма о путешествии в Россию, которое тот совершил 155 лет назад.
Фото/Видео: Алексей Захаров
Неудача тайного агента
Дюма ступил на русскую землю в июне 1858 года. Он давно об этом мечтал, однако в предыдущие двадцать лет въехать в Россию и не пытался, небезосновательно полагая, что в глазах русского царя он персона нон грата.
Этого великого мастера по закручиванию сюжетных интриг подвела любовь к регалиям, и однажды он сам оказался вовлечен в небольшую политическую интригу.
В то время многие во Франции считали Николая I жандармом Европы. Эти настроения подогревались
Идея Уварову понравилась. Но для награды нужен повод. Художник Верне снискал монаршее расположение, побывав в России с дипломатическим поручением и оставив в память о себе эффектные холсты, включая портрет самого царя. Чем бы мог расположить к себе монарха Дюма? Дюран придумал повод для награды: пусть Дюма преподнесет в дар Его Величеству рукопись. Так Дюма и сделал в надежде, что к его орденам Бельгийского льва, Почетного легиона и Изабеллы Католической прибавится «Святой Станислав». Он отправил царю рукопись пьесы «Алхимик», украшенную акварелями.
А царь то ли был тогда не в духе, то ли счел такой пиар ниже своего достоинства, только к «Станиславу» Дюма не представил: «Довольно будет перстня с вензелем».
Вскоре Дюма написал роман о русских декабристах «Учитель фехтования». Он не изобличал русские власти, но и не скрывал симпатий к своим героям. К тому же в исторических отступлениях сообщил о таких событиях из жизни династии, о которых в России запрещалось даже упоминать. «Учитель» на территории Российской империи попал под запрет, а при дворе утвердилось мнение, что этим сочинением Дюма отомстил царю за свою разбитую мечту.
Двадцать лет спустя. На русском троне уже другой монарх Александр II.Общественное мнение Франции вновь не одобряет официальный Петербург теперь в связи с войной на Кавказе. Горячий интерес французов вызывает вождь кавказского сопротивления Шамиль. В одном из парижских театров идет пьеса, в названии которой его имя.
И в это время у Дюма происходит случайное знакомство с богатейшим русским графом
Документалист и фантазер
Ныне в России книги Дюма о том путешествии библиографическая редкость. В советские годы литературоведы вслед за современниками Дюма прогрессивными русскими писателями и критиками, называли эти описания развесистой клюквой. Но теперь и в солидных научных изданиях можно прочесть о том, что записки Дюма о Кавказе это «своеобразная хрестоматия кавказской жизни, написанная добродушным, но в то же время дотошным иностранцем, рассчитанная на нерусского читателя». Или еще сильнее: это «документ эпохи», «уникальное
Открываю эти записки и с ходу попадаю на романтику. Дюма рассказывает историю о предводителе тушинов (тушины один из горских народов) и его младшем сыне. Юношу смертельно ранили в бою, муки его тяжелы, он стонет, но отец обращается к нему так, будто у сына легкая царапина: «Кого я породил: мужчину или женщину?» «Мужчину», понимает его намек сын, стискивает зубы и больше не издает ни звука.
Когда он умер, отец разрубил его тело на 75 частей по числу родственников, способных ко мщению, и отправил им горестные останки. Каждый вскоре прислал по кисти руки врага человека того племени, чей воин убил юного тушина. Сам отец добыл 15 кистей и в результате счел сына отомщенным.
Правдивый ли то был эпизод, изрядно ли раскрашенный фантазией Дюма? Но нетрудно представить, как гипнотизировал писатель своих читателей подобными, леденящими кровь, историями.
Сегодня многие исследователи, особенно если они с Кавказа, уже не упрекают Дюма, как их предшественники, в неточностях и откровенных нелепостях, а снисходительно замечают, что он опрометчиво доверился
Порой стремление Дюма к фантазированию и вправду зашкаливает, сложно понять его мотивы. «Знаешь ли, с тех пор как я нахожусь в России, я в глаза не видел матраца. Кровать здесь совершенно неизвестный предмет обстановки, и я видел кровати только в те дни, вернее ночи, которые проводил с французами. Но имеются спальни с прекрасным паркетом, и со временем начинаешь понимать, что на паркете иногда не так уж плохо спится», писал он сыну с дороги. Отсюда уже полшага до страшных рассказов тех путешественников, которые утверждали, что по Москве, как в других городах собаки, гуляют медведи. Видно,
Но вообще в наблюдательности Дюма не откажешь, а стиль его записок нередко бывал весьма ироничен: «По левую руку от нас была Кахетия этот сад Кавказа, этот виноградник Грузии, где производят вино, которое соперничает с кизлярским и могло бы соперничать с французским, если бы местные жители умели делать его как надо, а, главное, хранить». К слову сказать, можно только посочувствовать гурману Дюма, которому не пришлись по вкусу ни кавказское вино, отдавало козьим или буйволиным бурдюком, ни русская водка, ни кумыс, которыми его угощали щедро, от души. Порой ирония Дюма сгущалась, приближаясь к черному юмору: «Затем нашим взорам представилось еще одно доказательство того, что мы вступили в цивилизованные края, замечал он после описания перехода по голому и безлюдному участку Грузии, по правую сторону дороги стояли три виселицы».
Известно, что Дюма собирался побывать в Таганроге. Этот город привлекал его тем, что в нем провел свои последние дни победитель Наполеона, популярный в Европе русский царь Александр I, вроде хотел еще заехать в Ростов не привелось. Но донцов он встречал на Кавказе. Типичный донской казак показался ему «хорошим солдатом в поле, но плохим воином в горах». Иное, мол, дело казак линейный (то есть давно обжившийся, а то и родившийся на Кавказе): «это единственный воин, который сражается как артист и находит удовольствие в опасности».
К казакам у Дюма отношение было особое. Ожидание прихода в его родной город казаков преследователей Наполеона было ужасом его детства. И памятный страшный сон, приснившийся ему тогда, был о казаках. Но, по иронии судьбы, казаки (только не донские астраханские) сопровождали Дюма почетным эскортом на Кавказ. А потом Дюма и самого приняли в почетные казаки.
Ах, Ульяна-краса
Дюма путешествовал по России более восьми месяцев. Теперь и у нас, и на Западе звучат мнения, что он не заметил, как угодил в «изолятор официального гостеприимства», или, согласно более мягкой оценке, в «золотую клетку» царской охранки. Охранка неусыпно следила за ним и даже способствовала порой устройству продолжительных и пышных приемов в его честь лишь бы не стремился заглядывать куда не надо.
Едва ли и французские спецслужбы оставили бы без внимания иностранца, прибывшего в «горячую точку», да еще с целью побеседовать с главным мятежником Но прутья «золотой клетки» были не настолько часты, чтобы сквозь них не пролетела стрела Амура. Как выяснили спустя годы биографы Дюма, во время русского путешествия, которое он назовет потом одним из лучших в своей жизни, у него было минимум три любовных приключения. Одно из них будоражит умы до сих пор. Его отзвуки можно найти и на молодежном чеченском сайте («Стихи памяти великого французского писателя Александра Дюма, породнившегося с народами Чечни»), и в творчестве ставропольских прозаиков.
Это произошло в казачьей станице Червленной. Дюма вышли встречать
Звали ее Ульяной. Ей было 18 лет. Тип лица у нее был московский, а изящное сложение, как у горянки. Голова у Дюма закружилась, что вполне понятно. Но и он, этот почти двухметровый дородный человек 56 лет старик по меркам того времени,
Когда стало ясно, что Ульяна ждет ребенка от Дюма, ее отправили к родне в Ведено, подальше от укоризненных взглядов станичников. Но и там настигала ее злая молва. Ульяна решила укрыться в горах, в чеченском ауле. Как уж она преподнесла суровым горцам свою историю, но нашла понимание.
Дочку она назвала Александрой. Ульяна перешла в мусульманство, вышла замуж за старого, как говорят, чеченца и родила троих детей.
Александра, пришло время, тоже соединила судьбу с чеченцем. Он участвовал в мятеже, за что и был выслан вместе с семьей на Тамбовщину.
Двое их сыновей (внуков Дюма) погибли в гражданскую, а третьего видели якобы году в 40-м в Грозном. И будто бы сверкал на его пальце бриллиант, подаренный Александром Дюма Ульяне. Теперь увлеченные этой историей пытаются отыскать следы кавказских потомков Дюма и бриллиант.