Фото из архива Они познакомились в начале Великой Отечественной войны. Он был военкором «Комсомольской правды», автором романа «Курганы», после опубликования которого известный тогда писатель Серафимович назвал его молодым Шолоховым. Она – машинисткой армейской газеты 56-й армии «За нашу Родину».
Калинин не оставил воспоминаний об их с Сашенькой первых встречах, о том, как это знакомство переросло в большое и сильное чувство. Но эти картины возникнут перед теми, кто прочтет калининскую стихотворную лирику:
Презрев редакцию с утра,
Под вечер стаею влюбленной
Слетались рыцари пера
К прекрасной даме
с «Ремингтоном».
Прекрасная дама – это Сашенька Веракс, наполовину – полька, наполовину – русская, занявшая свой трон (редакционный венский стул) по счастливой для нее случайности. В 1938 году ее отец, железнодорожник, был арестован как враг народа. Дочке врага народа отказали в приеме в институт, и она пошла на курсы машинисток. Вряд ли бы ее приняли на работу в армейскую газету, если бы не чрезвычайная ситуация: редакционная машинистка сломала ногу, срочно потребовалась замена. Времени для заполнения анкеты кандидаткой на вакантное место не было – и подробных анкетных данных от новенькой не потребовали. Были рады, что отличная машинистка нашлась так скоро. (Упомянутый Калининым «Ремингтон» (в других стихах – «Ундервуд») – это марки печатных машинок.)
Рыцарю пера Калинину коллеги завидовали: его заметки (под диктовку автора) прекрасная зеленоглазая дама печатала частенько вне очереди…
Впрочем, в калининских стихах запечатлен и другой портрет Сашеньки Веракс: в перепоясанной шинели, пилотке или шапке-ушанке.
«Да, Саша, живу только тобой. И нет у меня другой жизни. И не может быть. Вот мне уже 28 исполнилось (без тебя), как будто и не юноша уже, а влюблен в тебя так, словно никогда и никого не любил до тебя»
«Сашенька моя, я вот часто думаю, как хорошо, как счастливо получилось, что мы встретили друг друга. Беречь и охранять мы должны наше счастье, любимая»
«Так тоскуют мои губы без твоих губ. Ни у кого больше нет такой, как ты у меня. Весь я твой и весь полон тобой»
Это уже строки из фронтовых писем Анатолия Калинина Сашеньке. А вот какие письма получал от нее он:
«Милый мой, я вовсе не лучше тебя, как ты думаешь. Ты очень хороший, и для меня лучше тебя нет никого».
«.. все, что бы ни случилось с тобой, радость или горе, я хочу делить пополам».
В одном из стихотворений Калинина о них с Сашенькой содержится, вероятно, документальный факт: «Мы дважды вместе отступали // И наступали через Дон».
Возможно, здесь зашифрован тот самый эпизод фронтовой молодости Анатолия и Сашеньки, который под пером нынешних журналистов уже превращается в легенду. Наши войска отступали. Сашенька могла покинуть территорию, становившуюся с каждым часом все более и более опасной, в числе первых. Но она стояла у обочины дороги и ждала своего Толю. Ей говорили, что нельзя мешкать, немцы наступают на пятки, предлагали место в машине, а она отвечала, что должна дождаться Толю. Сердцем чувствовала, что он жив, что с ним все в порядке и вот-вот они встретятся.
Сердце не обмануло. Ее Толя ехал в самой последней машине…
Калинин не сомневался, что куда бы ни забрасывала его военная судьба, любовь Сашеньки всюду была его оберегом.
Мало кто в молодости не клялся в вечной любви. Не каждый остался верен этой клятве. А Калинин и спустя десятилетия после первой встречи с Сашенькой был так же полон ею, как в то далекое время: «Перед тем, как в бессонное сердце// С дальним эхом войдет острие,// Я хочу на тебя насмотреться, // Незакатное счастье мое».
Или так: «Я не хитрый, // Я не мудрый, // И уже не чернокудрый.// Я седой и утомленный,// Но еще в тебя влюбленный»
На днях я позвонила дочери Александры Юлиановны и Анатолия Вениаминовича – Наталье Анатольевне, чтобы спросить о том, что не вошло в этот стихотворный рассказ о большой и не угаснувшей с годами любви.
– В одном из стихотворений Анатолий Вениаминович утверждал, что, по его календарю, его любимой – всегда двадцать три года, и ни часом больше. То есть столько же, сколько было в момент их первой встречи. И все-таки дни рождения Александры Юлиановны не отменялись. Ее верный рыцарь старался сделать их незабываемым праздником?
– Громко отмечать дни рождения у нас принято не было. Маме вообще не по сердцу такого рода шумиха. Она, по складу характера, по воспитанию – человек, сдержанный во внешнем проявлении чувств.
Из необычного вспоминается папин букет на ее 80-летие. Он был составлен из красивых крупных гвоздик по числу маминых лет.
…О том, что папа относился к маме по-особенному, говорит даже такая маленькая деталь. Когда я жила в Москве, и папа звонил мне или туда приезжал, то, рассказывая что-то об Александре Юлиановне, упоминая о ней в разговоре, никогда не называл ее ни мамой, ни женой, как это бывает в таких случаях. Только – «Сашенькой».
– Александра Юлиановна родилась и до войны жила в Ростове. Ее согласие поселиться на хуторе Пухляковском, который в 1946 году был, вероятно, самой что ни на есть глубинкой, было жертвой, которую она принесла, веря в литературный талант своего мужа?
– Жизнь на хуторе, тогда очень мало обустроенном, была трудной. Но не думаю, чтобы мама расценивала этот переезд как свою жертву. Тут другое: с любимым рай и в шалаше.
– А зачем Калинину нужен был этот шалаш?
– Чтобы сохранять максимальную независимость от властей, чтобы подальше от суеты.
– И прекрасная дама его стихов освоила дойку коров? Я читала, что молодые супруги скоро после переезда в Пухляковку обзавелись коровой Розкой, которая хорошо их выручала.
– Хозяйством в те годы больше занималась моя бабушка – мама Александры Юлиановны. У нее вообще были золотые руки. Но, вероятно, и мама тоже доила, бывало, корову. Она не чуралась никакой домашней работы при том, что была для папы и машинисткой, и секретарем, и даже личным водителем. На какой-то из своих гонораров папа купил машину «Победа». Мама очень быстро выучилась ею управлять. Возила папу и в Ростов, и в Вешенскую, и в Крым.
– Известно, что для Калинина Александра Юлиановна была еще и первым его литературным критиком. Строгим?
– Пожалуй, да. И, безусловно, искренним.
– Ссоры на почве ее критических замечаний случались?
– Довольно часто у них случались не ссоры, а литературные споры. Бывало, папа рекомендовал ей книги каких-то советских авторов, и они не сходились в оценке достоинств этих произведений. Или, например, папа предлагал маме прочесть что-то из таких книг, а мама отвечала, что лучше перечесть что-нибудь из Бунина или Куприна. У нее – завидная литературная эрудиция. Если папе надо было уточнить, кому принадлежит какая-то литературная цитата, он обращался за помощью к маме, и она безошибочно называла автора, название книги.
– Правда, что Александра Юлиановна даже бомбежек не боялась – не спешила спрятаться от них в укрытие, но боится мышей?
– Правда. Этому страху она нашла интересное объяснение. Где-то прочитала: женщины потому боятся мышей, что в давние, незапамятные времена мыши были огромными зверями, и в генетической памяти женщин это отпечаталось. К сожалению, наши кошки об этом не догадываются, поймают где-нибудь мышь, и несут ее в дом. Охотничий трофей!
– Александра Юлиановна просит почитать ей что-то вслух?
– До недавнего времени она читала сама, но сейчас просит почитать ей вслух – не только художественную литературу, но и публицистику, статьи в газетах. А еще мы с ней с удовольствием смотрим и пересматриваем классические экранизации классических книг. В том числе фантастику и детективы, если это, к примеру, Герберт Уэллс или Конан Дойл.
– А книги Калинина вы ей перечитываете?
– Она их очень хорошо помнит. Рукописи ведь перепечатывала по нескольку раз. А память у нее прекрасная.
– Сашенька – единственная адресатка любовной лирики Калинина. А среди героинь его повестей и романов есть такие, чьим прототипом стала Александра Юлиановна?
– Когда я перечитываю роман Калинина об оккупации Ростова «Товарищи», то в образе Анны-партизанки я вижу мою маму. Думаю, если бы Сашенька не поступила на работу в армейскую газету, а осталась в Ростове, она во время немецкой оккупации стала бы партизанкой, подпольщицей.
И в характере Клавдии Пухляковой из романа «Цыган» я тоже вижу мамины черты. Прежде всего – ее верность.
