Анна Ивановна Ткачук, многолетняя подписчица «НВ», живет в поселке Донском Зерноградского района. Пенсионерка, ветеран труда, уважаемый человек. Двое взрослых детей, внуки. Все хорошо. Но живет в душе не утихающая, не ослабевающая с годами боль, замешанная на многом: тут и нежность, и невысказанность, и вопросы без ответов.

А все это вместе — память о не вернувшемся с войны отце. Так было до весны этого года, пока не побывала на его могиле.

…Ему было двадцать семь лет, когда он погиб в смоленском лесу. Ей в ту пору – всего полгодика. Не видела, не знала, лишь мысленно рисовала, став взрослой,  его черты. Получившая похоронку мать осталась с четырьмя детьми на руках. А бабушка, рассказывает Анна Ивановна, до последнего дня все жила ожиданием, на каждый стук в окно чутко откликалась: «Это, наверное, Ваня, сынок мой…»

Иван Михайлович Анистратенко, 1914 года рождения, командир взвода. Вернуться домой он не мог. Последнее письмо от него пришло из-под Смоленска 11 августа 1941 года, а 31-го числа того же месяца он погиб. Упал под березкой, как написал Анне Ивановне много лет спустя разысканный ею командир. Произошло это в деревне Степаньково, где в первые военные месяцы «вставала земля на дыбы», а потери были чудовищными. Бойцы-товарищи не бросили его незахороненным: день спустя смогли предать земле. А позднее он был перезахоронен в братскую могилу в поселке Екимовичи. На плите значится его имя. Но это все узналось много позже, через десятилетия. 

А поначалу была полная неизвестность. «Пропал без вести…» Под знаком этих слов прошло военное детство.

— До сих пор удивляюсь, как удалось нашим вдовым матерям и бабушкам сохранить нас в тех условиях голода и холода, — поражается Анна Ивановна. — Военных событий я не помню, но голод 1947-1949 годов оставил след навсегда. А еще помню, как судили за колоски. И как возвращались домой уцелевшие солдаты. Они не становились в один ряд с труженицами-женщинами и подростками, а получали должности бригадиров, кладовщиков, объездчиков полей. И не кормили своих детей лебедой, как наши мамы нас — безотцовщину…

С пятнадцати лет, продолжает Анна Ивановна, работала в колхозе дояркой, от тяжелого труда стали пухнуть руки. В восемнадцать лет попросила начальство дать справку, чтоб уехать в город на учебу. Отказали: работай, велели, зарабатывай трудодни (зарплату ж тогда не платили). Все время, как невыплаканные слезы, жгла мысль: «Если бы отец не погиб, если бы вернулся, разве так было бы?!…»

— Хотя кому тогда жилось легко в нашей огромной стране, где было столько горя? — размышляет она вслух. — Мы умели тогда переносить беды сообща, радовались переменам к лучшему. Вот радио провели, вот свет появился… Свадьбы играли, в армию провожали…

С тех пор прошла целая жизнь. Анна Ивановна смогла все-таки выяснить, где могила отца. Связывалась для этого с краеведами, военным архивом Минобороны в Подольске. Узнала все точно — про Степаньково и Екимовичи, про березку… И загорелась мыслью побывать там!

На 60-летие Победы не получилось. В ответ на обращение в тогдашнюю райадминистрацию о материальной помощи на поездку получила отказ. Обиделась, расстроилась, послала в Смоленскую область деньги на венок для братской могилы. И решила ждать 65-летия Победы, чтобы уж тогда обязательно поехать. А пока продолжала переписываться со смоленскими краеведами, музейщиками, заочно став для них своим человеком.

И добилась своего — смогла все-таки выехать на Смоленщину. Помощь оказал, выделив деньги, Виктор Иванович Кучеров, нынешний глава Зерноградского района, к которому она обратилась, что называется, наугад, ничего о нем не зная и ни на что особо не надеясь. А он…

— Сразу же ответил на мое письмо, подтвердив, что, да, поможет, потому что военная память — это святое, — рассказывает Анна Ивановна. — А когда я, уже вернувшись из Смоленской области, пришла к нему на прием, Виктор Иванович так растроганно слушал, все выспрашивал, столько искренней доброты и понимания было в его взгляде… 

Поездка в Смоленскую область, признается, перевернула ей душу. Побывала Анна Ивановна везде. В музее в Рославле. В Екимовичах и Степаньково. Постояла на берегу Десны у березки — может, той самой, по которой сполз на землю ее отец. Познакомилась со степаньковскими бабушками — живыми свидетельницами тех лет. С ветеранами. С руководителями муниципалитетов, встречавшими ее, как родного, близкого человека.

И увезла домой горсть земли с братской могилы в смоленской деревеньке, где лежит ее отец…

— Хотелось бы, — говорит сейчас дочь фронтовика, — чтобы и у нас тоже относились бы ко всему, связанному с войной, не по принципу компанейщины, не ради галочек и дат, а искренне и ответственно. А то мне, например, обидно, что фамилии моего отца нет на Гуляй-Борисовском  мемориале в честь погибших воинов. Или что в областной книге памяти напротив упоминания о нем — четыре звездочки, означающие «точных сведений нет». Хотя задолго до выхода книги все данные были переданы в военкомат.

— И еще у меня предложение, — подводит она черту. — Давайте создадим союз детей погибших отцов. Ведь фронтовики неумолимо уходят. А мы, их дети, тоже не молодеем. Так будем же держаться вместе. Чтобы сохранять военную память живой…

Фото из архива семьи Ткачук