Два бойца

Матери Олега Стрельцова в январе 1995-го сообщили, что ее сын, исполняя воинский долг, пропал без вести.

Весной 1995 года солдаты срочной службы Олег Стрельцов и Григорий Рыбалко после лечения в госпиталях вернулись в свою 131-ю Майкопскую бригаду. И в первые минуты почувствовали себя здесь, в этом месте, куда рвались наперекор рекомендациям врачей, чужими. Их никто не знал, они никого не знали. Ловили на себе удивленные и настороженные взгляды ровесников, которые казались им мальчишками. А те недоумевали: кто такие? По виду – деды. А в часть одного мать привезла, другого – брат.

У Гриши и Олега сил объяснятся не было, горло сдавливал ком: тех ребят, с которыми прослужили почти год, с которыми вошли в Грозный, в живых практически не осталось. Потом уже узнали статистику: из 440 человек уцелели 77, да и то большинство — из резерва.

Но к вечеру все изменилось: вся часть знала, что эти двое — из Грозного, были ранены, попали в плен к боевикам, теперь вернулись дослуживать. Хотя могли два месяца, оставшиеся до законного дембеля, дома провести, инвалидность получить. Но оба рвались в часть, к своим.

 …Первые недели ребята просыпались от тишины. Они не слышали, как вся казарма по сигналу «подъем» одевалась, как шла на плац. Их не будили — ни солдаты, ни командиры.

…ДВА БАТАЛЬОНА 131-й Майкопской бригады вошли в Чечню 3 декабря. Незадолго до этого слаженные экипажи внезапно расформировали, поменяли командиров и даже наводчиков орудий. Григорий и Олег попали в разные батальоны. Рыбалко пошел с первым, Стрельцов — со вторым. Но не теряли друг друга. 7 декабря к Олегу Стрельцову в день его рождения приехал Гриша со своими новыми друзьями – всем экипажем, подарок привезли — очень крутую зажигалку. На столе сгущенка и тушенка, у ребят — беззаботное веселье. Тогда еще все были живы. А через четыре дня приняли первый бой на правой стороне Терского хребта.

Олег Стрельцов до сих пор по ночам кричит кому-то: «Патроны давай, патроны»! Восемнадцать лет прошло. А память не успокаивается. Тогда — в новогоднюю ночь и первые сутки 1995 года — не было для солдат, окруженных на грузовом дворе сортировочной станции Грозненского железнодорожного узла и в здании вокзала, большей ценности. Под обстрелом пробирались к убитым, собирали оружие, боеприпасы. Спали и стреляли по очереди. Уцелевшие командиры просили у командования помощи. Но собранная для прорыва колонна была полностью уничтожена. Вторая тоже не смогла прорвать кольцо, лишь оттянула на себя силы бандформирований.

БМП-2 Григория Рыбалко подбили прямо рядом с вокзалом за несколько часов до Нового года. Он и несколько ребят из разных подразделений успели укрыться в административном корпусе. Все остальные были в центральной части вокзала, сообщения с которой не было. Заканчивались патроны, а снайпер стрелял из окна соседней пятиэтажки, намертво зажав их в каменном мешке. На руках у Гриши умер его друг – Саша Гетман, веселый добросердечный парень.

—  «Надо уничтожить снайпера» — только эта мысль была в голове, заглушала страх, — вспоминает Григорий. — Автоматной очередью его не достать.

Он метр за метром исследовал помещение и в углу наткнулся на гранатомет с одним-единственным зарядом. Это был их шанс. Стрелять из гранатомета никто не умел, но разобрались. Все посмотрели на Гришу: ты нашел – тебе и стрелять.

Рыбалко подождал очередного привета от снайпера. Ответным огнем уничтожил боевика. Шестеро оставшихся в живых бойцов смогли перебраться в главное здание вокзала. А Григорий еще успел по дороге набить патронами сумку от противогаза и карманы.

Но с каждым часом огонь боевиков усиливался, силы окруженных таяли, раненые умирали без необходимой помощи. Уже в части Гриша узнал, что к ним в те часы пытались пробиться офицеры Казанчев и Другов. Оба погибли в одной машине, сгорели заживо. Как его самого ранили, Григорий вспоминает с трудом: треск, вспышка, темнота. В Ростовском военном госпитале ему выдали заключение: «Огнестрельное ранение левого глаза, не проникающее ранение правого глаза… Отморожение пальцев стоп». Осколок, попавший в висок, четыре года назад удалил хирург в районной больнице. Тот, который в глазу, сидит до сих пор. Врачи боятся трогать, как бы хуже не было.

В бою медик, оказавшийся рядом, перебинтовал Григорию иссеченную голову, глаза. Остаться среди боя незрячим и беспомощным было гораздо страшнее, чем драться…

А способных драться оставалось все меньше. Раненый командир бригады полковник Иван Савин принимает решение самостоятельно вырываться из окружения. Григория вместе с другими ранеными посадили на БМП. В последний момент товарищ из экипажа – гранатометчик рядовой Рамазан Исмиханов вернулся и передвинул Гришу на полметра поближе к башне. Это спустя минуты спасло ему жизнь. Машина шла под перекрестным огнем, у Дома печати ее подбили. Григорий слетел на землю, начал срывать с головы бинты. Правым глазом сквозь пелену увидел, что его окружают боевики. Нащупал штык-нож в сапоге, подумал: «Хоть одного уложить успею». Но навалилась чернота…

Экипаж Олега Стрельцова подбили тоже недалеко от Дома печати ночью второго января, как раз во время прорыва. Пять выстрелов в упор, двери десантных отсеков заклинило, вспыхнул топливный бак. Четверо офицеров, которые ехали вместе с экипажем, сами выбрались и ушли, оставив пацанов и командира роты Константина Басалко заживо гореть в машине. Потом отписались, что когда они отошли на 50 метров от горящей БМП под номером 220, ее разорвало от боекомплекта. Только забыли упомянуть, что в этой машине еще находились ротный и четверо солдат. Вот поэтому и числился Олег без вести пропавшим.

Константин Басалко пришел в себя после контузии от того, что у него горел ботинок. Офицеров рядом уже не было. Сам сбил двери десанта, помог ребятам выбраться, потушить огонь.

—  Меня контузило, я ничего не слышал. От прямого попадания в броню эффект такой, словно взрыв происходит внутри тебя, лопаются барабанные перепонки, кровь течет из ушей. Товарищу противотанковый снаряд прошил живот, – вспоминает Олег. – И только мы соорудили, на чем его выносить, нас окружили боевики. Увели ротного. Двух товарищей тут же расстреляли, раненого женщина-боевик просто добила ногами. Почему меня оставили в живых, сразу не понял. Может быть, из-за шлемофона: решили, раз механик-водитель — пригодится? Потом видеть гибель своих, попавших в плен, приходилось не раз. Брали-то раненых, их расстреливали, резали, вешали, забивали.

…Когда Олег в часть вернулся, на следующий день своего спасителя встретил – глазам не поверил: Константин Басалко. Он рассказал, как ему повезло: его отвел в сторону чеченец, спрятал, сказал: «Хочешь жить, сиди тихо до утра». При этом слово с него взял, что тот больше с оружием в Чечню не придет. Утром вывел из расположения банды. Свои узнали бы – голову отрезали.

Олегу до сих пор не дает покоя мысль: если бы те офицеры не убежали, помогли ротному вытащить экипаж из горящей машины, могли бы все вместе уйти. И не погибли бы так страшно ребята, и не было бы никакого плена.

РЕБЯТА и в плену были рядом: Гриша — в подвале роддома, Олег — в дислокации небольшой группы боевиков по соседству, на проспекте Революции. Однажды встретились, когда их водили на допрос к Масхадову. Олег уверен, ему было легче: давали водку, хлеб, сигареты. И еще по улицам со сломанным автоматом водили… в качестве мишени для наших снайперов и страховки от мин. Форма-то была практически одинаковая.

Когда наши войска освобождали Грозный, банда о своем пленнике – живой мишени – просто забыла. Он сидел в подвале, ослабевший от голода: из еды были спирт и хлеб.

—  Помню, две лимонки по ступенькам прыгают, взрываются, потом голос: «Есть кто живой»? — вспоминает Олег. — Кажется, это были спецназовцы, они спросили, где вход через подвал в Белый дом, я показал. Просился с ними. Они не взяли, мол, сиди, контуженый, жди, когда наши придут. После этого я пролежал в подвале без сознания еще двое суток.

Когда подошли основные войска, ребята сказали, что остатки Майкопской бригады в аэропорту стоят. Там допросили и отправили в госпиталь в Самару.

…Григория из плена возвратила мама. Рассказывать о том, как Татьяна Юрьевна добралась до Чечни, как встретилась с Масхадовым, как увидела в камере своего сына — роман о материнском сердце написать можно. Хочу привести ее слова: «Я благодарна чеченским женщинам, которые помогали таким же матерям, как я, вызволить из плена сыновей».

—  Наши военные хотели отправить нас из Моздока назад, мол, никаких пленных здесь нет. А попутчицы посоветовали: «Езжайте с нами до Нальчика, мы поможем вам найти сыновей». В Нальчике нас посадили на автобус до Назрани. Через десять дней попали в Грозный. За это время и под обстрелом побывали, в других передрягах, где могли жизни лишиться. Каждый раз, когда кто-то уходил «двигать дело», писал прощальные записки. Женщинам – матерям солдатским, их было в те дни в Грозном больше ста, помогал Магомед Аушев – троюродный брат Руслана Аушева.

И вот наступил тот день – 25 января, когда Татьяна Юрьевна увидела сына. 19 ребят сидели в камере на пятерых. Отдали матерям только шестерых…

Возвращение тоже было непростым: в автобусе перед чеченским постом местные женщины затолкали Гришу и еще одного парня, которого везла из плена мать, под сиденья, прикрыли вещами. Когда в автобус вошли вооруженные боевики, по-своему объяснили им, что в автобусе только женщины и дети.

 …Я СЛЫШАЛА несколько версий событий тех январских дней: с Олегом Стрельцовым мы встречались в Ростовском окружном военном госпитале, где он каждые полгода лечит старые раны. С Григорием Рыбалко, его мамой, отцом, сыном и настоящим другом семьи – заслуженным учителем России Николаем Ивановичем Колесниченко, который написал о ребятах книгу «Испытание адом», – в доме у Григория Рыбалко в небольшом хуторе Матвеево-Курганского района, куда он вместе с родителями переехал после службы в армии. А если в Интернете набрать «131-я Майкопская бригада», то столько впечатлений очевидцев… Из разрозненных деталей, отдельных эпизодов и сложилась картина. В книге о земляках учитель из села Екатериновка написал: «Сколько раз эти парни оказывались на волосок от смерти. Они и сейчас не понимают, как остались живы. Олег Стрельцов бережно хранит маленькую иконку Казанской Божьей Матери, которую дал ему священник после благословения в Моздоке. …Какие светлые, открытые лица и ясные глаза у парней, прошедших все круги земного ада – холод, голод, грязь и кровь, предательство и издевательства, боль и страдания, унижение и оскорбления, проклятие и презрение. И после всего этого они смогли сохранить в себе самые высокие, самые чистые, святые человеческие качества: Честь и Достоинство.

…Обидно то, что эти ребята и десятки других почему-то не заслужили государственных наград. А ведь, чтобы выжить, им пришлось сражаться не просто отважно и мужественно, а жестоко, я бы сказал, остервенело». 

Если кто-то узнал своих боевых друзей, напишите на адрес редакции.