«ДЯДЯ МАРК»

Этого строгого, сурового человека побаивались многие. А уважали, пожалуй, все, кто его знал.

Был он немногословен, но выражался предельно ясно.

В послевоенные годы жил в самом центре азербайджанской столицы, в прекрасной четырехкомнатной квартире с камином, но без каких-либо излишеств и роскоши. Была у него не ахти какая, но загородная служебная дача в поселке Мардакяны с небольшим глинобитным домиком да десятком-другим деревьев.

…А еще гордость семьи — именной наградной пистолет «ТТ» с памятной гравировкой на корпусе, полученный им перед вой­ной. В прихожке долгие годы после увольнения в запас висела форма подполковника НКВД…

Вот, пожалуй, и все, что знали об этом человеке, о его фронтовой биографии и мы — его родные и близкие…

Вспять «колесо истории» стало раскручиваться лишь спустя шестьдесят лет после окончания Великой Отечественной войны.

В 2005 году моя двоюродная сестра Галина Олеговна Рынская оформляла визу в США, куда ее пригласили для участия в работе Международной конференции в память жертв холокоста.

Каково же было ее удивление, когда на одном из стендов, посвященном героям Второй мировой вой­ны, она увидела фотографию… деда — дяди Марка.

Чуть позже, когда в процессе поиска подробностей фронтовых заслуг подполковника Рынского сестру пригласили в соответствующие органы, Галина Олеговна услышала там подтверждение того, что дед действительно был удостоен этого высокого звания. Как следовало из сказанного проводившим с ней беседу сотрудником — Марк Григорьевич Рынский был направлен в столицу для организации эвакуации из Москвы Сталина и других членов Правительства СССР. Но Иосиф Виссарионович, как известно, сразу же и категорически отверг даже саму мысль о том, что главный город страны может быть сдан врагу. И поставленная изначально задача была переориентирована на организацию надежной охраны Председателя ГКО и его окружения.

К сожалению, сказали, большего пока сообщить не могут, поскольку со всей операции еще не снят гриф «Секретно». Но пообещали информировать по мере рассекречивания тех или иных документов.

…Небольшое отступление в область наших родственных отношений, чтобы было понятно, почему выше я написал «фактически являлся мне дедом».

Мать моя — Божко Римма Яковлевна в 11 лет после смерти своей матери осталась сиротой с 7-летним братом Вячеславом на руках. Так как отец, по некоторым данным, пропал без вести.

Их сразу же забрала к себе прекрасной души человек, родная тетушка покойной матери – Рынская Галина Антоновна, находившаяся в замужестве за офицером НКВД Марком Григорьевичем Рынским. Последние на семейном совете постановили единогласно – «удочерить-усыновить». Так в семье Рынских детский «контингент» резко удвоился.

Прожила в этой семье моя мать до самого замужества в 1950-м. Но и потом дом Рынских был для нас всегда родным.

А дед с бабкой так и остались для меня на все последующие времена — «дядя Марк» и «тетя Галя».

Дед до конца своей жизни, несмотря на уход в отставку, продолжал быть офицером НКВД, обученным не распространять служебную информацию. И лишь в самом конце жизненного пути позволил себе чуточку «расслабиться». Чувствуя, наверное, что ресурсы организма уже на исходе, рассказал внучке от старшего сына – Галине и семье своего младшего сына — Григория о некоторых страницах своей фронтовой и чекистской биографии.

Поэтому, берясь за перо, пришлось довольствоваться только тем, что видели и узнали в последнее десятилетие мои дядька и сестренка.

…Не по годам крепенького на вид подростка Марка, 1913 года рождения, с юных лет привлекала романтика чекистской работы. Он жил ею, бредил ею. Но в органы тогда брали лишь с 18 лет да и к тому же работавших на производстве. С последним у парня проблем не было, а вот что касалось возраста…

И тут сама судьба дала шанс молодому человеку.

Во время выписки Марку документов паспортисты случайно ошиблись и вместо положенной даты рождения «1914» записали — «1911». Уже вскоре он все-таки поступил на службу в Народный комиссариат внутренних дел СССР. И, похоже, становление деда на выбранной им стезе проходило весьма успешно. Иначе его вряд ли забросили бы на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии в 1939-м. Забросили со спецзаданием – изучить настроения народных масс в этих регионах в свете планировавшегося их включения в состав Советского Союза. Откуда, в преддверии финской кампании, подающего большие надежды оперативника перебрасывают уже в Финляндию, где ему на нелегальном положении в этот период довелось поработать вместе с молодым тогда еще Юрием Владимировичем Андроповым.

…Начало Великой Оте­чественной деда с семьей и тещей застало в Днепропет­ровске, где он возглавлял определенные структуры своего ведомства. В это же время секретарем Днепропетровского обкома партии был будущий генсек Леонид Ильич Брежнев, с которым они тогда квартировали в одном доме.

В этой обстановке ряду должностных лиц из Центра была поставлена задача: остаться в Днепропетровске для организации советского подполья. Члены опергруппы прекрасно понимали, начни они сейчас первыми эвакуировать свои семьи — поднимется переполох, неразбериха, что затруднит процесс переброски людей из прифронтового города. Понимая вместе с тем, какой опасности они подвергают своих близких, решено было свои семьи отправить в самую последнюю очередь.

Когда гитлеровцы вошли в Днепропетровск, медлить уже было нельзя. Колонна из нескольких «Эмок» («Эмка» — советский легковой автомобиль ГАЗ М-1) начала эвакуацию семей остававшихся в городе организаторов подполья.

Посадив в замыкавшую колонну «Эмку» свою большую семью (а шесть человек в кабинке этой легковушки, помимо водителя, это не больше и не меньше – как сельди в бочке), Марк с Леонидом облили свои квартиры бензином и подожгли. Так делали многие из покидавших город, чтобы оккупантам не достались благоустроенные квартиры.

С этого момента и до 1943 года дед свою семью не видел…

Тем временем «Эмки» с семьями прорывались из города буквально с немецкими мотоциклистами на хвосте. Едва колонна достигла середины моста через Днепр, как на него уже стали въезжать преследователи.

По кузовам машин зачиркали вражеские пули. Но детей в последней машине больше волновало не это, а судьба преданной овчарки Альфы, которая, не поместившись в машине, бежала за ней вслед от самого дома в надежде, что и ей удастся уйти от чужаков. Но, увы…

А с другого берега отчаянно махали руками наши саперы, заминировавшие мост и державшие руку на замыкателе, в полной готовности выполнить поставленную задачу по подрыву моста, как только колонна минует последний пролет.

В последний момент поняв замысел наших минеров, гитлеровцы лихорадочно засуетились, пытаясь развернуться и дать задний ход. Но было уже поздно. Колонна с эвакуируемыми съехала с моста, что и послужило командой на подрыв. Мост вместе с мотоциклистами и, что самое грустное — с любимой овчаркой Альфой взлетел на воздух…

Но Марк обо всем этом и о том, что семья его была эвакуирована вначале в Семипалатинск, а затем — Джульфу, узнал только в 1942-м.

…Выполнив все задачи по организации советского подполья в Днепропет­ровске и его окрестностях, опергруппа оказалась в глубоком тылу противника. С каждым днем нарастала угроза раскрытия. Ситуация, на первый взгляд, казалась безвыходной.

Леонид Ильич, достав свой пистолет, обратился к членам группы:

— Коммунисты в плен не сдаются, — и, приложив его к виску, сказал: — Прошу в случае необходимости всех следовать моему примеру…

— Это мы всегда успеем сделать, — остановил его Марк Григорьевич, уже имевший к этому времени некоторый опыт работы на нелегальном положении. — А пока давайте подумаем, как нам прорываться к своим.

До мелочей продумав эту, казалось бы, безумную операцию, опергруппа пошла на прорыв.

Гитлеровцы, уже несколько дней чувствовавшие себя здесь полными хозяевами, не ожидали такого проявления откровенного «неуважения» к новой власти и в растерянности не смогли оперативно организовать нейтрализацию невесть откуда взявшихся «диверсантов». Это и позволило опергруппе в кратчайшие сроки достичь передовой. К этому времени противник уже пришел в себя и начал активное преследование возмутителей спокойствия. Словом, при переходе линии фронта пришлось отстреливаться фактически с двух сторон.

С трудом, но все же удалось прорваться к своим. И, что самое главное — практически без потерь. Практически — это не считая простреленной дедовской ноги, на некоторое время уложившей его на госпитальную койку в Москве…

…Я помню эту рану. Лиловая, в форме солнечного диска с разбегающимися в разные стороны лучиками, она сразу же была занесена в мой арсенал «детских преимуществ», которыми мы, рожденные после войны, гордились и хвастались перед школьными и дворовыми друзьями, как своими личными заслугами в победе над фашизмом.

— Моему деду немцы ногу прострелили. А отец – в танке горел, у него обожжены ноги и спина, — задрав нос, выдавал я «коллегам» по улице о своем вкладе в Великую Победу.

— А моему отцу на фронте руку оторвало, - перебивая меня, «хвасталась» Алеся из дома напротив, — но мама говорит, что он одной рукой может сделать столько, что другие и двумя не сделают. Вот!

— А у моего…

…С началом обороны Москвы Марк Григорьевич получил то ответственное назначение, о котором уже говорилось выше. Как он выполнял поставленные перед ним задачи — остается лишь гадать. Наверное, это станет известно только с полным рассекречиванием документов по этой эпопее, о котором говорили сестре в органах. Дай бог, чтобы это было на нашем веку!

Но достоверный факт — дед был одним из двух десятков должностных лиц, которым Председателем ГКО было предоставлено право без суда и следствия на месте расстреливать шпионов, дезертиров, провокаторов и паникеров. Справка-мандат об этом долгое время хранилась в семье Рынских. Да и то, что за первые три года войны дед продвинулся по служебной лестнице от старлея до подполковника – тоже факт довольно красноречивый.

В 1942 – 43-м Марка Григорьевича, как опытнейшего оперативного работника, перебрасывают в Чечено-Ингушетию, где в связи с известными событиями по депортации местного населения сложилась крайне сложная обстановка. Успевшие уйти в горы и леса безжалостно мстили за это центральной власти. Появляться где-либо без охраны, а тем более ночью было смертельно опасно.

Но дед сумел поставить работу так, что его очень уважали и чеченцы, и ингуши, и… руководство ведомства. Об этом красноречивее всяких громких слов свидетельствовали четыре кинжала кавказской работы, преподнесенные дяде Марку и трем его сыновьям — традиционно горское проявление безграничного уважения к человеку. Он мог совершенно спокойно вместе с семьей заехать в любую точку этого неспокойного края. Его всегда и везде встречали приветливо. Если было необходимо, организовывали сопровождение на опасных участках маршрута...

Имеется также косвенная информация о том, что довелось Марку Григорьевичу побывать и в Иране, во время работы конференции «Тегеран-43».

Документальные данные об этих периодах дедовской военной биографии, к сожалению, не сохранились. Но известно, что вечером 7 ноября 1941 года, после парада на Красной площади, он был в московском ресторане «Савой» на банкете, который традиционно каждый год устраивал сам Сталин.

А в начале 1950-х, во время известной антисемитской кампании, прокатившейся по стране, деда из органов уволили, не дав даже получить звание полковника, к которому он был уже представлен.

Потом – восстановление в звании и последующая служба в системе МВД. А вскорости и… заслуженная пенсия, на которую он вынужден был уйти по состоянию здоровья.

И во время службы в Министерстве внутренних дел Марк Григорьевич пользовался огромным авторитетом и уважением. Повторил это специально, чтобы подчеркнуть — уважение это было не просто снисходительным почитанием молодыми сотрудниками министерства.

Свидетелем неподдельной искренности такого отношения к отставному подполковнику Рынскому довелось однажды быть и мне самому. В 1970-м во время похорон высокого должностного лица МВД Азербайджана я, курсант-первогодок Бакинского высшего общевойскового командного училища, стоял в положенном в таких случаях оцеплении.

Вдруг в дверном проеме замаячила внушительная фигура деда. Я опешил. Хотел было, как всегда, броситься в объятия. Но не успел. Дядя Марк ткнул меня в живот: «А ну-ка, ремень подтяни! И подбородочек – выше! Не на именинах ведь». Пока я приходил в себя, деда окружила целая толпа старших офицеров республиканского ведомства и, подхватив его под руки, с почетом проводила в зал к телу усопшего, с которым, как оказалось, у дяди Марка тоже была давняя, еще с опаленных войной лет дружба.

Удивленные однокурсники, стоявшие рядом, засыпали вопросами:

—  Он что, тебя знает? Откуда? А кто это вообще?..

—  Это... — приходя потихонечку в норму, пролепетал я. — Это наш… дед — «ДЯДЯ МАРК»…

Владимир НАЗАРОВ