О Великой Отечественной войне живо помнят не только фронтовики. Эта беда незаживающей раной вошла в жизнь тружеников тыла, детей войны.
Жительница Чалтыря Римма АВАНЕСЯН выпустила книгу «Мое военное детство». Думается, что отрывки из нее, которые мы сегодня публикуем, помогут читателю окунуться в атмосферу военных лет, которые от нас чем дальше, тем дороже
Папа на войне
ПО НОЧАМ над Адлером, где мы живем, летают фашистские самолеты. И потому на окнах толстые одеяла - светомаскировка. На столе горит лампа. Я сижу рядом, опустив ножки маме на колени. Мама читает мне сказку про волшебную лампу Аладдина…
Стук в дверь.
- Да! Да! Да! - кричу я с восторгом. Я так рада, что волшебная лампа привела гостя…
…Стук снова. Я опять кричу, что можно, но никто не заходит. Стучат в третий раз…
- Доча, кто-то с нами шутит, - говорит мама и распахивает дверь.
На нее налетает птица с огромными крыльями. Она ее подхватывает, кружит по комнате, где в шуме, визге, хохоте все перемешалось… Я в восторге - это волшебство лампы: это не крылья, а фалды папиной шинели. Папа по комнате кружит маму…
…Папа! Был ранен в одном из первых боев. Попал в госпиталь Адлера. Поклялся главному врачу, что вернется, что через две улицы его дом, жена, ребенок… Поверил. Отпустил…
Детская память сохранила немногое…
…В жару мои друзья по очереди носили папину командирскую фуражку. Какая гордость! Это было еще до войны.
Папа показал белую бумажку с ладонь. Оказывается, это была моя фотография. Я еще непрочно стою на ногах: криво подрезанная челка, сдвинутые трусишки, в одной руке одноглазый зайка, в другой — обруч.
- Перед каждым боем молился на дочку… И то, что только ранили, - ее чистота… И ребята мои… Хоть и неженатые, тоже на нее молились. Шли в бой за нее и за таких, как она… - И после долгой паузы: — Фото шло по рукам перед каждым боем… И вот истерлось… Жалко… Оставлю…
И оставил…
Когда выросла, мучила мысль: может, и выжил бы, если б не оставил фотографию…
ПО АДЛЕРУ прошел слух, что немец спустил десант - режут семьи командиров. Нас – маму, меня и сестренку – как семью командира, приказано было спрятать, т.е. поднять в горы, в яйла.
Военные вели, везли на ослике - сперва по тропинкам. Потом и их не стало. Зато много было красивых цветов. Их рвать нельзя - немец догадается, где мы проходили. Ничего нельзя трогать. И говорить можно лишь шепотом. И - мало, самое необходимое…
Почти на вершине горы солдаты сообразили что-то типа полуметрового шалашика для нас. Мама их учила немецкому. Сестренка в основном была на мне. Махонькое оконце я могла открыть изнутри только по условному знаку…
И вот как-то за день прибегают несколько солдат. По условному знаку открываю оконце. С подола шинели на пол сыплются апельсины - дневная норма их еды. Весь пол в комнатенке, по колено мне, был в апельсинах…
Домой
…ПЕРЕДАЛИ ПИСЬМО из освобожденного Ростова: бабушка с дедушкой больны. За ними некому ухаживать. Пока помогают соседи.
Мама решила ехать. Сестренке несколько месяцев, мне - пять лет.
…Туапсе. Мы в комнате матери и ребенка… В полночь медсестры выводят нас на железнодорожный вокзал, где стоит товарный эшелон с ранеными, выписанными из госпиталей. Они возвращаются домой… Света нет… Везде шныряет жулье.
В небе неистовствуют немецкие «мессеры», открывая дорогу для бомбардировщиков - бомбить эшелон…
Наши знают, что на зенитках – девушки…
…Дверь теплушки товарняка с грохотом распахивается. Меня бросают туда. Дверь с грохотом закрывается. Я в крик: «Мама!»
Дверь теплушки вновь с треском открывается. Влетает мама с сестренкой на руках… Нас успокаивают.
На следующее утро мы были далеко от Туапсе. И, конечно, я стала выступать перед ранеными: декламация на армянском, русском, стихи о Ленине, песни и под свой ля-ля - танцы. Коронный номер - подражание Чарли Чаплину.
Шли аплодисменты. Часто двое раненых хлопали в ладоши друг другу, вторая рука в повязках.
…Нас высадили на станции Хапры. На вокзале никого. Стоит только остов здания без крыши с открытыми глазницами окон…
Почти пять километров мы прошагали пешком.
Вот и Чалтырь. Прошло всего 10 дней, как прогнали фашистов.
Дед лежит. У него с одной стороны кафель русской печки, с другой - дверь. Бабушка ползает - ноги отказали, сестренка ползает - хочет научиться ходить. У нее прорезаются зубики. Не может открыть рот - течет слюна. А мама уехала на Украину, «на менку», то есть менять хорошую одежду на продукты, в основном на картошку.
ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ она оставила нам кукурузу в полулитровой банке. Ее еще варить надо… И света нет. И топить нечем. Бабушка советует с чердака сбросить мамины студенческие лекции. Поднимаюсь. Теперь надо бежать к соседям за огнем. Дом завалило снегом, но соседские девушки и двоюродная сестра Астхик прорыли туннель. Бегу с совочком и в золе тащу огонь в дом. Бабушка все умеет делать. У нее ничего не пропадает даром... Листочки горят. На печке в кастрюле растаявший снег. Бабушка пытается кипятить кукурузу. Она не сварилась, чуть размякла. Дает мне…
- Нечего у детей отнимать, все равно мы уходим… - это она деду. И мне: - Ешь сама, а эта, - на сестренку, - «долюшка смерти». Ешь сама.
Сестренка у меня на поясе - обвила талию ножками, шею ручонками... Как можно не давать? Когда бабушка не видит, разжеванную кукурузу кладу изо рта в рот.
…Так неделю или дней десять…
С вечера кто-то громко тарабанит в окно. Это Айкануш Мец-Баян.
- Меца (бабушка)! - кричит она. - Менщики приехали. Они в Хапрах. И тетя Роза с ними. Мы с детскими санками идем встречать. Привезем и ваши продукты…
Бабушкины рассказы
ПОКА МАМА была на менке, бабушка развлекала нас рассказами о житье-бытье.
— Приехали наши предки. Поселились на Дону, потому что «вода напоминала крымскую и земля была благодатная…» Вокруг чернозем. В первую очередь привели в порядок источник воды, назвав его «Мец-Чорвах» - Большая, значит, не боящаяся засухи… Заложили фундаменты храмов… Построили…
Идет народ в храм Богу молиться, а вокруг чернозем размяк: лапти, подолы в грязи…
И мужики наши потихоньку язык новый учат, а вместе с ним и ругательные слова на русском. И никакие наказания не помогают… Вот тогда и нашелся умный старик, что приказал: за каждое ругательное слово мужику арбу щебня привезти и засыпать на церковной площади… Вот так замостили пространство вокруг храма и центральную улицу…
НА СЛЕДУЮЩИЙ ВЕЧЕР бабушка уже рассказывала о приходе немцев.
- …Герман налетел, как саранча. Особенно на мотоциклах…
В селе сразу подняли головы предатели - пошли в полицейские. Ну, накипь, она и есть накипь. А народ-то наш цену им знал… Знали, что в них ничего святого - родного отца обдерут. Вот и решили - требовать, чтоб над этими гадами-полицейскими поставили своего человека, честного и трудолюбивого - Яназяна Грикора (Кшкора, как народ называл).
Знали, в войну четырнадцатого года был он в немецком плену и научился говорить на их языке… Так вот, народ знал о его честности. И потребовал, чтоб над полицейскими его поставили начальником… Поставили… Эти предатели его побаивались…
Как-то увидел меня один герман и кричит «Иуд!». Автоматом показывает мне, мол, иди к стене. И все талдычит свое «иуд».
Пошла я к стенке. Медленно… Ноги-то и тогда болели. Стала лицом к этому ироду… А тут наш дед:
- Жена, всю жизнь были вместе. Давай и умирать вместе, - подошел и стал рядом.
Вот сколько прошло времени, как сказала?.. За такое время какой-то пацаненок успел найти, позвать Кшкора Яназяна. И вот Кшкор, задыхаясь, примчался.
Мы стоим, а Кшкор и герман спорят. Герман свое талдычит без конца: «Иуд».
- Кехецик-янга (тетушка Кехецик, уважительное), пожалуйста, скажи три раза кукуруз.
- Если надо, скажу: кукуруз, кукуруз и еще раз кукуруз.
Что интересно, этот герман повернулся и ушел… Так три раза сказанное слово «кукуруз» спасло нам жизнь.
Этому Кшкору многие жизнью обязаны - сколько мог, спасал…
…После, когда пришли наши, стали предателей призывать к ответу. Позвали и Кшкора…
И тогда люди встали и защитили: «Это мы потребовали, чтоб его поставили». Теперь его защищал сам народ…
…ПОСЛЕ ВОЙНЫ он пастухом работал. Пас частных коров. Оплата с коровы за месяц - однодневное молоко.
Его стадо охраняли не собаки… змея.
Кшкор заметил, что огромная змея повадилась приползать в стадо. Из вымени коровы сосет молоко, аж до крови.
Перехитрил он змею. Завел особую посудину. Надоит туда от каждой коровы понемногу и ставит. Приползает змея. Пьет. И потом станет на хвост, свистнет и охраняет стадо.
- Ни один черт не посмеет подойти, - смеялся Кшкор…
Герои Чалтыря
- ХОЧЕШЬ О ГЕРОЯХ? – спрашивает меня бабушка. – Если так брать – весь наш народ – герои. Но герои всегда были скромны и немногословны. Вот, например, очень скромная, очень хорошая девушка по имени Ахвени Торпуджиян. Наша Астхик была засватана за ее брата. Он так и не вернулся с войны, а Астхик осталась «невестой-вдовой».
…Так вот, герои в Чалтыре…
Немцам нужна была машинистка, и чтоб все по-немецки печатала.
Оказалось, Ахвени не только говорит, не только пишет, но умеет еще и печатать. Немцы обрадовались. Всю писанину она вела…
…И вот по селу прополз слух, что молодых девушек собираются угнать в Германию…
Ахвени обязана печатать списки…
Ахвени печатает списки через черную бумагу — копирку.
Потом она обязана под конвоем солдат нести эти уже ненужные бумаги в парк и в определенном месте, опять же под наблюдением солдата, сжечь…
Но эта умнейшая, славная девушка нашла выход – она копирку списков использовала лишь раз. Все ненужные бумаги сжигала, а копирки прятала за кирпичом. Видимо, была связь с партизанами, которые ночью приходили и забирали эту черную бумагу. Затем оставалось только прочитать ее через зеркало… Так нашими были восстановлены списки девушек, подлежащих угону. Но пока полицаи доходили до адресата, той уже и след простыл. Из Чалтыря ни одна девушка не была угнана в Германию…
Начало новой жизни
ВОЙНА НАПОМИНАЛА о себе всюду. Везде виднелись подбитые танки, валялись патроны, снаряды, пустые гильзы, из которых женщины умудрялись делать ночники.
Мы, детвора, были предоставлены сами себе. И сколько раз каждый из нас тонул в Донце!
Поля были заминированы. С большим трудом восстанавливалась припрятанная от немцев техника. Сеяли хлеб даже ночью, пригоршнями расшвыривая зерно. Впереди шли девушки с миноискателями. Если раздавался взрыв – сбегалось все село. Было несколько случаев калечения девушек.
Фашисты превратили школу в госпиталь. В подвале валялись полусгнившие трупы завоевателей. Наши женщины, закутав лица платками (вместо маски), на носилках выносили останки фашистов. Мы, детвора, плевались, выговаривая: «Чтоб все болячки, раны, несчастья папы были на тебе…» Затем шли болячки мамы, бабушки, дедушки, перечислялась вся родня…
В окнах школы не было стекол. Педагоги додумались: закрыли проемы склеенными многолетними подшивками газет. Партами служили обыкновенные доски, скамьями – обтесанные от цемента кирпичи. Портфель – торба из маминой вышивки. На ноги – бабушкины дырявые валенки, подбитые изнутри соломой. Вместо пальто – бабушкина разлетайка. Я тогда пальчики на ногах отморозила.
МАМЕ КАК ПЕДАГОГУ дали клочок земли далеко, на Тузловке.
С собой – тяпка, лопата, бутылка с водой, корка хлеба… Мама копает, я бросаю зерна кукурузы. Позже, когда они взошли, снова шагать. Теперь тяпать... Вот и урожай. Тащим его на ручной тачке, взятой у кого-то напрокат…
Зерна необходимо смолоть, а «мельница» рассчитана на взрослых. С одной стороны крутит ручку мама, с другой - я. Мама считает, что я висну, и ругает, не понимая, что рост подводит…
МЕСТО НАШИХ ИГР – подбитые танки, бронетранспортеры. Здесь мы чувствуем себя героями. А с фронта идут письма. Их читают всем селом, часто вытирая глаза, хотя солдаты пишут, что идут на «свадьбу», т. е. в наступление.
А вот и первые вернувшиеся: Бардахчиян Мелкон – висит рука, Тохтамишян Луспарон – на костылях, согнута нога, Шаген Шагинян – с больными легкими, Гайбарян Абраам – без многого в животе… Они настолько скромны, что никогда не пожалуются.
А вот и первые свадьбы… Жених в военном. Все курит и курит.
Невесте напрокат, за буханку хлеба (неслыханное богатство!) берут на три дня шелковое розовое платье…
Сельчанки просят жениха, чтоб положил руку им на голову, чтоб и их мужчины вернулись…
На столах нет еды. Выпивка – ситро красного цвета. Хозяева извиняются: «Потом, после Победы, справим еще раз… От души. Не обижайтесь».
Музыка: скрипка, свирель и бубен…
1944 ГОД. Я ПОШЛА в первый класс. В 1-м классе нас 75 человек. И на всех – три замусоленных, довоенных букваря. Книгу распределяли по улицам, почасово. Наша талантливая учительница, Сирануш Тумасовна Поркшеян. Она учила не только грамоте, сотворила классный ансамбль песни и танца, который на всех олимпиадах завоевывал грамоты и призы. Это она давала нам веру в Победу. Мы письма писали на фронт: «Бейте фашистов, а мы вам поможем своими пятерками».
УРА! ВОЙНА КОНЧИЛАСЬ!..
Как народ ликовал!
У подруги папа вернулся. Как я радовалась. С неслыханными перескоками мчалась домой. Ворвалась и:
- Сусанкин папа вернулся!!!
Мама резко отвернулась. Из рук выпал синий листочек – мое детство кончилось...
Фотографии из книги Р. Аванесян