Родник в степи

В блиндаже было тепло, в железной печке потрескивал хворост, сладостно пахло смолой. Из круглого отверстия сверху тек редкий сумеречный свет. Он скупо освещал людей, которые сидели вокруг печки, протянув к ней руки. Глуховатый голос мягко и грустно декламировал:

Светлым ливнем весны

Смоет снег на полях,

Кровью вспыхнут 

Под солнцем тюльпаны;

И проклятьем войны

Нам откроет земля

Обнаженные

Черные раны.

На звук шагов в дверях все обернулись, и в полутьме у каждого на шапке вдруг запылало золото букв. В блиндаже как-то сразу посветлело. Запахло далекими волнующими запахами соленых просторов.

Моряки!  Откуда они в этом блиндаже, вырытом в донской степи среди старых могильных курганов? Каким ветром забросило их сюда, на берега Дона?

— Мы там, где больше огня, — с оттенком гордости в голосе сказал рослый кареглазый краснофлотец, в прошлом главный кок на миноносце. — Одессу кто оборонял? Моряки. Севастополь отстояли тоже мы. А когда Москву надо было выручать — снова нас направили. Вы не думайте, что мы только по мачтам лазить или корабельные пушки надраивать умеем. Краснофлотцу любое оружие дай — оно живо у него в руках заговорит. Вам, скажем, кавалеристов среди моряков приходилось встречать?

Кареглазый краснофлотец был прав. Сначала, правда, в новинку было, а потом примелькалась взору колоритная картинка: на донской караковой лошадке, ножницами растопырив ноги в брюках клеш, едет черноморский моряк. Ленты бескозырки вьются по ветру, а на левом боку висит казачья сабля. И вид у этого кавалериста серьезный, внушительный, словно он вырос в седле среди этих ковыльных степей.

Краснофлотцу Шевченко впервые пришлось участвовать в сухопутном бою, и в этом бою он в первый раз грудью столкнулся с танком. Стальная коробка шла прямо на Шевченко, лязгая гусеницами. Моряк потоптался на месте в нерешительности — он еще не знал, что ему делать. Потом Шевченко махнул рукой и прыгнул на танк. Танк шел, а моряк стоял на нем, держась рукой за ствол орудия. Как вдруг вынул другой рукой из-за пояса пистолет, приложил его к щели танка  и стал стрелять. Пулю за пулей он посылал в отверстие, пока не израсходовал всю обойму и не перебил половину танкового экипажа.

Краснофлотцу Криничу на море приходилось бросать концы канатов с корабля на берег. В сухопутном бою эта наука, оказывается, могла моряку пригодиться. Уходя в бой, Кринич обмотал себе вокруг пояса длинный крученый канат. 

— Это ты зачем? — удивились товарищи.

— Чтобы живого фрица доставить. Вот увидите — свяжу и приволоку, — пообещал Кринич.

В бою он, выбрав момент, ловким броском накинул веревочную петлю на шею немцу и потом сам кинулся на него, навалился всем своим могучим телом. Как ни барахтался немец, моряк связал его и потом тянул на аркане через поле боя под жестоким обстрелом. Совсем как древний наездник свою добычу.

Четырнадцать немцев уложил краснофлотец Хомутов только в одном сражении, орудуя пулей, штыком и прикладом. Надо было видеть: Хомутов вертел своей винтовкой, как мельница крыльями. Со страшной силой опускал он ее на головы врагов. Снег вокруг стал красным от крови.

Что-то величественно-красивое есть в том, как ведут себя моряки в бою. И как они умирают. Не бывает так, чтобы пуля настигла их сзади. Сбросив с себя каски и бушлаты, надев бескозырки, они идут на врага в одних тельняшках и во весь рост. «Полосатые черти» — называют их немцы и впадают в панику от одного вида наших моряков.

Морской лейтенант комсомолец Каретников, ворвавшись во вражеский блиндаж, застрелил двух немцев, еще двух приколол штыком к стене, одного задушил руками. Выскочив из блиндажа, Каретников увидел комиссара. Вытянувшись перед ним по струнке, как это могут делать только моряки, стал лихо рапортовать: 

— Докладываю, товарищ комиссар, что пятеро фрицев только что отправились к… — В это время горячая пуля поцеловала лейтенанта. Он качнулся, но сумел выправиться, побледнел и, медленно запрокидываясь назад, мертвеющими губами закончил: — Отправились к чертовой бабушке.

Когда одна пехотная часть оказалась в опасном положении, ей на выручку вызвались пойти семнадцать молодых моряков. Среди них были два комсомольца — старшина второй статьи Виктор Борисов и краснофлотец Владимир Доценко. Надо было пробиваться через высоту, опутанную стальным кружевом колючей проволоки. Орудия дзота за проволокой поливали всю землю вокруг кипящим металлом. 

— Чтобы пробиться, надо взорвать дзот. Я пойду, — сказал Виктор Борисов. Он повернулся к Доценко. — А ты, Володя, ложись за пулемет и прикрывай меня.

И Борисов, не пригибаясь, пошел на дзот. Приблизившись к проволоке, он бросил на нее бушлат и быстро перелез по нему на другую сторону. Доценко, припаявшись руками к пулемету, непрерывно хлестал по амбразурам дзота.  Враг открыл такой яростный огонь, что воздух опалял Борисова своим раскаленным дыханием. Но моряк упорно шел, зажав в руке гранату. Оберегая его, Доценко, не прекращая огня, подвигал свой пулемет все ближе и ближе вперед. Мины визжали вокруг пулемета, пули щелкали по стволу, по стальному щитку. Горячий осколок ударил Доценко в грудь. Собрав остаток сил, объятыми предсмертной дрожью руками он послал последнюю очередь, защищая товарища. В этот момент Борисов уже подбежал к дзоту и стал бросать гранаты в амбразуры. Дзот закачался, страшный взрыв потряс его корпус, запылала земля. Но это мгновение оказалось роковым и для бесстрашного моряка — пуля пронзила его сердце.

— Братцы, морю привет передайте! — успел крикнуть он, падая лицом на восток.

Немцы заливали все подступы к высоте свинцом, но моряки решили унести трупы погибших товарищей. Комсомольцы Бондарь и Кобылко подобрались ползком к ним под обстрелом, пять километров тащили на себе тела героев до самого блиндажа. Напротив блиндажа саперными лопатками и морскими кортиками вырыли могилу, положили в нее Борисова и Доценко. Из степи на плечах принесли гигантскую серую глыбу дикого камня. Ветры и дожди обточили камень, время покрыло его узорами и рубцами. Похоронив товарищей, моряки поставили камень в их изголовье. Резцом высекли имена героев. И стоит теперь серая глыба в степи — далеко ее видно. Вешнее солнце согревает ее своими лучами, морской ветер опаляет суровым дыханием. А когда растаял снег, сбоку могилы пробился родничок. Днем и ночью бормочет что-то прозрачная струйка воды. Будто хочет поведать о том, как жили и умирали за Родину бесстрашные моряки.

Южный фронт,  март 1943 г. 

А это стихотворение Калинин написал полгода спустя:


Я полюбил тебя до гроба,

Дождем размытая земля…

Тебя, военная дорога,

Моих скитаний колея!


И если смерть придется встретить

Мне на дороге фронтовой,

Хотел бы я прилечь в кювете -

Прилечь на запад головой.

Фото из архива муниципального бюджетного учреждения культуры – Новочеркасской Централизованной библиотечной системы.