В одной из предыдущих публикаций, посвященных первым годам нашей газеты (тогда она называлась «Большевистской сменой»), мы рассказывали о том, что ее редакция стояла у истоков донского туризма. И вот оказывается: и в области балета она тоже была в лидерах.

Нет, на пуанты ее сотрудники не встали — организовали первый в Ростове (и, вероятно, на всем Юге России) диспут, где «плотно и широко», как писал корреспондент Н., был поставлен вопрос: «Понятен ли широким трудящимся массам балет?». Автор уточнял, что речь — о хорошем балете, а не о «халтурном бряцании ногами».

Этот вопрос адресовался тысяче читателей «Большевистской смены», которой в тот майский день 1930 года московский театр под руководством тов. Кригер показал спектакль «Красный мак». Думается, для подавляющего большинства это было первое знакомство с балетом.

Сегодня отчет об этом диспуте вызывает улыбку, его можно читать с эстрады на вечере юмора. Но тогда диспут и рассказ о нем, верно, были большим событием в культурной жизни региона.

«Красный мак» не так чтоб уж очень понравился нашим читателям. Они высказали ряд претензий, но отметили и безусловно положительные факты: в основе сюжета — тема актуальная, понятная, созвучная (революция в Китае), в спектакле звучит дорогая сердцу советского человека мелодия «Яблочко». В целом же оценка была такова: «Красный мак» — это сдвиг, шаг вперед от старого балета к новому, и чем скорее будет шагать балет от амуров к заводам, к сегодняшнему дню, тем ценнее и дороже он нам станет».

Станцевать что-нибудь на заводскую тему артисты вряд ли так уж сразу были готовы. Но к заводу приблизились. Тут же сообщалось, что почин «Большевистской смены» и театра переносится в цеха: организуется показ балета с последующим подобным обсуждением на Сельмашстрое.

Коллективные культпоходы с коллективным же обсуждением увиденного были в духе времени. Считалось, именно так развивается художественный вкус и, что куда важнее для молодого строителя социалистического общества, — так воспитывается четкая и твердая идейная позиция.

Поводом к одной из самых массовых и масштабных театральных дискуссий на страницах «БС», а также среди ее читателей — в молодежных коллективах — стал спектакль «Конец Криворыльска». Им осенью 1926-го открыл сезон крупнейший на тот момент ростовский театр: драматический имени Луначарского.

Причина такого внимания понятна: газета — комсомольская, и спектакль о комсомольцах. Правда… «В изображении комсомольцев недостатки выпячены на первый план. В пивной дебоширят, отказываются платить (…) В редакции уездной газеты занимаются боксом и рассуждают о проблемах пола», — возмущался автор первого газетного отклика. А как показано комсомольское собрание? Это же «бессистемность и беспорядок», а не собрание!

Вот о «выпяченных недостатках» и спорили: похоже на то, что в реальной комсомольской жизни, или не похоже? А параллельно отчитывались о своих комсомольских делах и обозначали актуальные для своих организаций проблемы. Впрочем, такой подход к искусству существует и поныне.

«Такой театр и такие постановки нам нужны, они помогают нам жить», — это на другом диспуте заявила тов. Зайкина из станицы Александровской. Обсуждался спектакль Театра хлебороба «Где машины — нет кручины».

Театр хлебороба возник в Ростове в середине 1920-х и, судя по всему, строил репертуар так, чтобы селянин мог сказать: «Нам пьеса строить и жить помогает». Причем, что строить, ясно было сразу уже из названий: «Подавай землеустройство», «Смерть засухе», «Разводи скот — увеличивай доход».

«БС» это театральное направление приветствовала, горько замечая, что мало подходящих пьес, особенно на местном материале.

Необыкновенно воодушевил наших предшественников приезд в Ростов в 1927 году театра Мейерхольда. «Спектакли Мейерхольда должен посмотреть каждый», — внушала «БС» еще накануне гастролей.

Тем не менее слава Мейерхольда как «одного из крупнейших работников искусства, выдвинутых революцией», не лишила рецензентов критического взгляда на постановки. Спектакль «Даешь Европу» всех изумил, «БС» сообщала о невиданном еще зрелище: «Главные герои спектакля — ширмы. Небольшие деревянные ширмы на колесах, снабженные источником света. Режиссер размещает их так, как ребенок кубики во время игры. Получается полное впечатление московской улицы, французского парламента, дворика шахты, пустыни».

Восхищенная газета подводила читателей к выводу: «Для нового зрелища нужны простейшие сценические формы. Мейерхольд достиг в них величайшей простоты».

Пожалуй, такое и сегодня произвело бы впечатление. А вот, анализируя «Ревизора» в постановке Мейерхольда и признавая его спектакль хотя и спорным, но «большого культурного значения», газета попеняла режиссеру. Слишком увлекся, де, красивостью той эпохи, мелочами быта. А вот нам бы сейчас это, наверно, как раз и понравилось.

Отзывы в нашей газете на театральные постановки тех лет интересны необычной для нынешнего времени деталью: бывало, писались они еще и с той целью, чтобы вдохновить клубных работников, артистов художественной самодеятельности. «На этом спектакле наши клубные работники могут многому научиться», — считала газета, рассказывая об одной из мейерхольдовских постановок. А прежде убеждала читателей, что театр хлебороба можно организовать в любом селе.

Вдохновляла и убеждала не только словом. К примеру, в декабре 1926-го «БС» объявила конкурс на лучший драмкружок и «живую газету» в деревне. И уже 4 января 1927 года читатель Каун из Донецкого округа сообщал, что в их слободе «имеется клуб им. Ленина, в котором еженедельно ставится живая газета. Рассказы, фельетоны, шутки, бытовые частушки, «радио», — все это привлекает в клуб очень много молодежи.

Рассказывает радио происшествия, различные недостатки слободы. Радио устроено так: в окно просовывают самоварную трубу и разговаривают».

При этом уточнялось, что есть в их клубе и настоящий радиоприемник. Для чего же тогда самоварная труба? А, видно, это ход такой режиссерский.

Нет, не зря «БС» верила в творческую силу клубных работников и самодеятельных талантов. Ведь этой находке с живым радио, вещающим на сельской улице из самоварной трубы, и сам Мейерхольд позавидовал бы.