Это строки из стихотворения народного поэта Джамбула «Нарком Ежов», которое молодежная газета «Большевистская смена» опубликовала 20 декабря 1937 года к 20-летию ВЧК-ОГПУ-НКВД. Вероятно, к этой дате были приурочены торжества: газета сообщала, что Ростовский обком ВКП(б) и обком комсомола приветствуют славных чекистов.

А враг насторожен, озлоблен и лют.
Прислушайтесь: ночью злодеи ползут,
Ползут по оврагам, несут изуверы
Наганы и бомбы, бациллы холеры.

Слова известного в то время акына были обращены в будущее, но, как показало время, этим газетным номером словно подводилась некая черта, и пиком публикаций в «БС» о борьбе с врагами народа так и остался злосчастный 1937 год.

«Неугомонный не дремлет враг»

1937-й был для «БС» и пиком шпиономании. То же, наверно, происходило в стране и с другими изданиями: ведь предостерегали читателей «Большевистской смены» от попадания в сети шпионажа перепечатки из «Правды» — главной газеты страны. И тут едва ли обошлось без указаний сверху.

«Умные и толковые разведчики редко проваливаются, а лучшие из них даже не вызывают подозрения», — цитировала «БС» вслед за «Правдой» фрагмент из вышедшей в Нью-Йорке книги Р. Роуна «Разведка и контрразведка». — Известно также, что один германский агент в течение многих месяцев служил при французском военном суде в качестве переводчика на процессах лиц, обвиняемых в шпионаже. Этот человек хладнокровно и с актерским самообладанием присутствовал при осуждении своих коллег, но никогда не проявлял по отношению к ним каких-либо чувств».

Возможно, эту цитату кто-то из читателей «БС» вспомнит, когда врагом народа объявят воспетого Джамбулом Ежова. Она снимала вопросы и в связи с обвинением в шпионаже других советских граждан — от соседа до члена првительства.

В мае того же 1937-го «Большевистская смена» перепечатала большую статью «О некоторых приемах вербовочной работы иностранных разведок», в августе — еще более объемную «О подрывной деятельности фашистских разведок в СССР и задачах борьбы с ней». Читателям на конкретных примерах показывали, к чему приводят лишняя болтовня и беспечность: «В поезде и в трамвае, в парке, в кафе, в театре, в столовой зачастую ведутся разговоры о плане предприятия, о новых моделях и конструкциях, о наших вооружениях, оглашаются конкретные цифры.

…На одном из партийных собраний оборонного завода в Москве было оглашено письмо, полученное от сотрудницы военной академии. Она писала, что, едучи в трамвае вместе с группой рабочих этого завода, поняла, на каком предприятии люди работают и что там производят».

Но это еще счастливый случай: свои сболтнули лишку, свои услыхали. Но вот была беда, когда врач, работавший в научно-исследовательском институте, выбалтывал секретные сведения из хвастовства, чтоб показать свою необычную осведомленность. Напоролся на иностранного агента, и засосала шпионская трясина.

Авторы этих публикаций предупреждали, что перво-наперво в поле зрения шпионов попадают люди, утаившие от партии свою принадлежность к троцкизму, а шпионские щупальца так и тянутся к имеющим родственников за границей.

Агентурная деятельность иностранных разведок — вещь, конечно, реальная. Но когда газеты, книги, фильмы постоянно напоминают о коварных происках шпионов, а органы то тут, то там выявляют целые банды врагов народа, вирус подозрительности распространяется с космической скоростью.

Три студентки и препод-шпион

Этот вирус культивировался давно. «Ищи врага не с толстой шеей и с обрезом в руках, а по просеву, огреху, пустым яслям и испорченному трактору», — вот типичный газетный заголовок начала 30-х. Да и в 20-е годы в связи с чем только не обвиняли в контрреволюции.

Другое дело — число подозреваемых, количество публикаций, бесцеремонность и беспощадность обвинений. К 1937 году все это выросло многократно. Бесспорно, тон этим публикациям задавали высказывания лидеров страны и речи на политических процессах прокурора Вышинского («Большевистская смена» публиковала стенограммы самых громких процессов). Все уничижительныеслова в адрес подозреваемых и изобличенных, которыми пестрит газета того времени, — это лишь подражание ужасным речам Вышинского.

«Это вражеское отребье организовало массовое заражение колхозного и совхозного скота чумой и ящуром. Враги народа, гнусные агенты фашизма ломали тракторы и комбайны, поджигали обильные колхозные хлеба», — рассказывала «БС» о процессе над «троцкистско-бухаринскими шпионами, вредителями и диверсантами, орудовавшими в Сальском и Чернышевском районах Азово-Черноморья».

Однако, судя по публикациям в «БС», существовало некое негласное правило: о громких местных делах, в которых не просматривалось заметное участие молодежи и комсомольцев, но могли быть выявлены промахи в работе партийных и советских органов, «Большевистская смена» либо писала по материалам местной партийной газеты и со ссылкой на нее, либо предоставляла свои страницы ее корреспондентам.

Что ж, спасибо партийной иерархии: ведь таких дел было большинство. Но в любом случае, издаваться в те годы и предстать перед судом потомков незапятнанной общественно-политической газете было невозможно. Да и вряд ли вирус подозрительности пощадил редакционный коллектив, хотя люди там были разные, некоторые тоже попали в жернова репрессий, о чем разговор отдельный.

Как ни горько, но публикации, заголовки которых звучали приговором, омрачали и страницы «Большевистской смены». К примеру, 1 марта 1937 года появилась публикация «Приспешники троцкиста Бородулина». Кто такой Бородулин? Секретарь новочеркасского горкома комсомола и личный друг еще недавно лидера Азово-Черноморского крайкома комсомола Ерофицкого, объявленного теперь ярым врагом народа, троцкистом-террористом, бандитом и ублюдком.

 Что натворил Бородулин? Развалил комсомольскую работу. Разумеется, намеренно, по указке Ерофицкого. Стал на путь пустозвонства и парадной шумихи, транжирил комсомольские средства (все это — без доказательств). В новочеркасских школах не смогли, де, искоренить антисоветские анекдоты, песни, поговорки, курение, хулиганство. В каких-то учителя «протаскивали на уроки различного рода клевету и чуждую идеологию», а один из работников горкома «умышленно глушил рост отличников»(!) Ну, по таким обвинениям можно было подвести под статью большинство комсомольских работников и учителей…

Жительница Новочеркасска прислала в редакцию «Большевистской смены»письмо, в котором сообщала, что многие дипломники Новочерскасского индустриального института, проектируя различные производственные участки, не уделяют должного внимания охране труда рабочих.

Возможно, это и было правдой. Но дипломная работа — еще не полноценный проект, все можно обсудить и исправить, пересмотреть преподавание учебных дисциплин… Но вирус подозрительности уже проник в организм: корреспондентка видит во всем этом подрывную работу преподавателей и требует «разоблачить вражеское охвостье».

Слесарь ростовского завода «Красный Аксай» решил культурно провести выходной и поехал в Новочеркасский исторический музей (бедный Новочеркасск!). Вернувшись, сигнализировал в «БС»: «Меня поразили весьма подозрительные направления некоторых отделов музея.

В отделе колхозного строительства протаскивается троцкистская контрабанда, восхваляются ныне разоблаченные заклятые враги народа» — и т.д.

Чем это кончилось для сотрудников музея — не сообщалось, но поплатиться за нерасторопность могли серьезно.

Шпионские страсти вообще будоражат воображение. Рискну предположить, что читателям «Большевистской смены», которых увлекали перепечатки о приемах вербовочнойработы, в этих и подобных им сюжетах из местной жизни чего-то не хватало. Эдаких интригующих подробностей, шпионского шика. И они появились 5 января 1938 года. Публикация называлась «Девушки одной комнаты». В ее авторе — Леониде Каплане — чувствовались беллетристические наклонности.

Он живописал историю нравственного падения трех студенток Ростовского института инженеров железнодорожного транспорта, соседок по общежитию — Тани, Гали и Жени.

Однажды Женя объявила им, что у нее — свидание с преподавателем физики. Но, честно говоря, он ей совсем не нравится. Не успела она это произнести, как у дверей чертом из табакерки возник он сам — низенький и горбатый, зато в отличном костюме и пахнущий дорогими духами. Чтоб рассеять сомнения девушек относительно его намерений, пригласил в гости всех троих. Их ждалидиковинныедля них яства, шампанское, играл патефон…

Знакомство продолжалось, и вскоре в девушках проявились перемены: курить стали, сквернословить, перехватывать чужую переписку. «Узнав, что студентка Ф. дружит с хорошим парнем, преподаватель физики предложил разбить эту дружбу. Компания сфабриковала анонимное письмо к студенту».

Детский сад какой-то? Ну да. Если не дочитать до финала. А кончилось тем, что девушек вызвали в комитет комсомола и… обвинили в связи с преподавателем физики — японским шпионом Л. «Политическая бдительность девушек-комсомолок была настолько слаба, что они не смогли за «безобидными», на первый взгляд, вечеринками увидеть бытовое разложение, вражескую работу», — резюмировал Каплан.

Верили? Не верили?

Если нам так отчетливо видно, что многие истории о врагах народа шиты белыми нитками, почему же этого не замечали люди того времени? Вот ведь и на страницах «Большевистской смены» — сообщения о массовых митингах, главный лозунг которых — раздавить то одну, то другую гадину…

Кроме повсеместного нагнетания шпионских страстей, большую роль сыграли, конечно, признания обвиняемых. Теперь это называют не иначе как самооговорами, спорят о том, что было их причиной: жестокие истязания? Угрозы в случае непризнания и нераскаяния уничтожить семью? Популярны версии о каких-то особых психотропных средствах НКВД. Возможно, эта тайна, если она существует, когда-нибудь будет раскрыта. Что бы то ни было, звучали эти признания весьма правдоподобно.

«— Я не прошу смягчить мне наказание. Не этого я хочу. Я хочу, чтобы поверили, что я сказал на следствии и суде всю правду. Я хочу уйти из жизни, не унося с собой никакой пакости, — читали и в «БС» покаянные слова обвиняемых из стенограммы процесса по делу троцкистско-зиновьевского центра.

— Кто поверит нам — разыгравшим гнусную комедию у свежей могилы убитого нами Кирова, нам, только случайно и не по нашей вине не ставшими убийцами Сталина и других вождей народа, кто поверит нам, представшим перед судом, как контрреволюционная бандитская шайка, как союзники фашизма, гестапо?

— Я хочу еще раз сказать, что признаю себя целиком и полностью виновным».

Как было не поверить в подобное простому, неискушенному человеку, если даже кумиры миллионов, летчики-полярники, передавали с затерянного в снегах острова Рудольфа по сходному поводу: «Здесь, за три тысячи километров от Москвы, в сердце Арктики, мы одобряем приговор, вынесенный пролетарским судом изменникам родине».

С начала перестройки и по сей день у нас в ходу древнее китайское изречение: «Не приведись тебе жить в эпоху перемен». Но перемены — это еще ладно. Времена всеобщей подозрительности еще страшней.