Галину Щербакову одни знают по блестящему кинофильму «Вам и не снилось», другие — по многочисленным романам и повестям. А ведь начинала свой творческий путь Галина Николаевна в Ростове, училась в РГУ, работала журналистом в газете «Комсомолец» («Наше время»).11 мая Г.Н. Щербаковой исполнилось бы 80 лет.
Мы с моей женой, Еленой Петровной, дружим с семьей Щербаковых 50 лет. В таких случаях пишут: счастлив, что судьба подарила встречу… Судьбе, конечно, спасибо, а не замечали ли вы: фортуна нас буквально «несет на руках» по жизни, если мы не противимся ей. И Галя, и Саша (ее муж) были нашими учителями, они показывали нам своей жизнью, что надо всегда быть самими собой и отдавать себя без остатка любимому делу.
Первым, кого я встретил, придя на практику в газету «Комсомолец» в 1963 году, был огромный бородатый детина. Он сидел за столом и легко выжимал огромную гирю. Поставил ее на пол, начал писать, потом вновь взялся за двухпудовик. Это был Леонид Плешаков — символ тогдашней редакции, «ископаемое» — как называли его болельщики СКА, когда он стоял у футбольных ворот с громадным фотообъективом. Теперь все журналисты того «Комсомольца» — «ископаемые мамонты»: Александр Щербаков, Борис Яковлев, Галина Режабек (Щербакова), Виктор Степаненко, Александр Яковенко, Нелли Егорова…
Я «практиковался» во всех отделах, но больше всего мне нравилось работать с Галиной Режабек. От нее исходило особое светлое излучение. Его не опишешь, а можно только чувствовать. Это было удивительное время. Романтизм нашей молодости совпал с романтикой хрущевской «оттепели». Политические химеры не омрачали тогда нашей прекрасной юности.
Какие вечеринки мы устраивали тогда под видом комсомольских собраний, как бескомпромиссно спорили о стихах А. Вознесенского, песнях Б. Окуджавы, как самозабвенно пели! У нас даже был свой гимн — «Шеф нам отдал приказ лететь в Кейптаун» — песня американских журналистов.
На новоселье у одного из журналистов редакции, Саши Яковенко, Роман Розенблит, озорник, балагур и выдумщик, ныне известный ростовский кинематографист-документальщик, принёс подарок: новый ночной горшок с пивом, в котором плавали сосиски. И ничего — мы тогда со смехом выхлебали содержимое этого горшка. Подумаешь, условность какая… Галя Щербакова вообще не обращала внимания на условности.
Когда Щербаковы сами получили квартиру на улице Мечникова, они свезли свои библиотеки и расставили их по разным стеллажам двух противоположных стен, оказалось: многие книги у них были одинаковыми! Да, Александр и Галина были единомышленниками во всем, и это потом помогало им хранить любовь, тепло семейного очага в противостоянии преградам жизни, которых у них было предостаточно.
Она писала, что журналистика и писательство — два разных типа творчества. Журналистика «кормится» фактами, художественное творчеством «дышит» фантазией автора. И журналистика, мол, только мешает писателю. Но журналистика дала ей возможность и место для отталкивания от одномерного мира официальной информации в «страну реальных грез». Но она никогда не чернила журналистику и была по-своему благодарна ей. В жизни вообще нужно быть благодарным всему, что с тобой случилось. У неблагодарных нередко остается в ладонях горстка пепла…
Её будущие герои жили среди нас, недаром свою первую повесть «Справа оставался городок» она посвятила работе в ростовской редакции — все там до деталей узнаваемо…
Только теперь, когда я просматривал её старые публикации в «Комсомольце», обратил внимание на их стиль и язык. Уже тогда в Галину Николаевну все было «заложено», все ярко пробивалось: и резкость ума, и острота глаза, и широта души, и доброе озорство. И росло это все, как трава на старых трамвайных путях, вопреки общественным прополкам. Только видеть этого мы, её коллеги, тогда еще не умели…
Назовите мне, пожалуйста, другую писательницу, которая добилась бы такого успеха в формате классической русской прозы — в каждом крупном магазине стоит полка с изданиями Г.Н. Щербаковой. А ведь писала она без спекулятивных поп-прибамбасов на потребу избалованной публике, до отвала накушавшейся нашей тлетворной телекаши.
Как многое говорил о ней её рабочий кабинет и особенно стол! На стенах — живописные миниатюры со сказочными эльфами, эстампы с экзотическими насекомыми, графика с полумистическими сюжетами. На столе — загогулины сухих веточек в вазоне, какие-то камешки-амулеты, особенно дорогие сувениры… Литературные новинки, подаренные книги… И листы бумаги, исписанные крупным круглым почерком «ясновидца душ». Она писала только ручкой. Теперь я понимаю: этот коллаж письменного «станка» был островком спасения — позднеромантическими кущами её духа. Этот фантастический пейзаж противостоял будням серой улицы, хищным житейским обыденностям, которые окружали её дом в Москве на Бутырской улице, далее — везде…
Галина как-то сказала: «Я бабушка политическая, хочу досмотреть это «кино до конца». Галя, Галя! Это «кино» нам досмотреть не дано. Но главное в нем, как мне кажется, мы всё-таки поняли. «Мы успели сорок тысяч всяких книжек прочитать и узнали, что к чему, и что почем, и очень точно». Наш любимый Булат Окуджава нас никогда не обманывал и в заблуждение не вводил. Зато какое социально-политическое «кино» нам подарила жизнь! Нам оно и не снилось…
Как-то она спросила меня: «Слава, а ты давно перечитывал «Мелкого беса»? И когда мы стали говорить об этом странном романе, она сказала: «Вся классическая русская литература рассказывала нам о человеке «головы и сердца», а Ф. Сологуб впервые показал нам его «ниже пояса». Мне кажется, неслучайно она заговорила об этом. А кто же были её герои? При её жизнелюбии реальное наше бытие для неё было таким возбудителем, что она рисовала мир, с которым хотела «рассчитаться». Она не поднимала своих героев, но и не опускала их. Да и куда денешься от жизни? Мне думается, что глубокое художественное осмысление обычной жизни — и есть её стихия. Она любила-ненавидела своих героев, обывателей в лучшем смысле этого слова. Так ведь и Александр Щербаков, прекрасный журналист, назвал свой интересный интернет-журнал — «Обыватель. Страж здравого смысла».
Навсегда запомнилась мне её фраза: «Если Бог не всандалил в человека ген любопытства (речь шла об интересе к чтению), то лучше его и не трогать». Мне кажется, она вплотную подошла к мысли, что человека вообще лучше не трогать. Все великие русские писатели-мыслители были учителями жизни: Н. Гоголь, Л. Толстой, Ф. Достоевский — строили свои учения, концепции переустройства мира и человека. А Чехов, о котором она часто размышляла в последние свои годы, — нет. Он изображал жизнь такой, какая она была. Я давно убедился в том, что, действительно, человека нельзя исправить, его надо принимать таким, каков он есть. И творчество Щербаковой еще раз убеждает меня в такой концепции природы человека.
Любой талант — загадка. Стократно прав Ван Гог, говоря, что «всё решает темперамент». У неё была мгновенная реакция, точная и тонкая ирония, схватывающая существо дела. Вспоминается такой случай: я лечил катаракту во Всесоюзном институте глазных болезней в Москве. И кому бы я ни говорил об этом, все в один голос спрашивали, как заведенные: «У Фёдорова?» (Обратите внимание на то, как действуют на человека клише СМИ). Когда я сказал об операции Галине, она (полуотрешенно): «У Фёдорова?» Я (удивленно-возбужденно): «Галя, и ты!?» И тут последовала незамедлительная торжествующе-озорная реакция: «У нас в стране если и есть что-то хорошее, то в единственном числе». Это, между прочим, любопытная задачка для психологов. А психологом она в своих полифункциональных, остросюжетных произведениях была превосходным. Да, собственно, без психологии и писателя-то настоящего нет.
Во время наших встреч я иногда фотографировал. Последний раз меня подвел аккумулятор. Когда я стал делать снимки, оказалось: с каждым кадром все словно потухало. Четко: она сидит за столом, развернув газету со своим рассказом «Бабушка и Сталин». Менее четко: Галя обнимается с Леной. Еще менее четко — с нашей внучкой Сашей, которую Галя особенно любила. (Мне казалось, ею она сублимировала сложнейшие проблемы в отношениях со своими детьми). И вот, наконец, Александр Сергеевич снимает меня с Галиной на диване. Она положила мне голову на плечо и смотрит, как будто из какого-то далёка-далека, — всё расплывалась в зыбком полутумане. Она словно «уходила» от нас…
Наша молодость, как я уже сказал, совпала с «оттепелью». Она тогда «отогрела» среду, в которой можно было развиваться. Но не только это. Нам повезло, что наша романтическая юность прошла в таком прекрасном городе, как Ростов. Галина Николаевна в одной из наших опубликованных бесед рассказывала: «В Ростове был какой-то особый климат, у меня недавно брали интервью телевизионщики. И когда спросили: «О чем хорошем Вы можете вспомнить?» — я сказала: «О Ростове и еще раз о Ростове». Ростов — моя любовь. Я начинала здесь учиться и влюбилась в этот город. Потом судьба забросила меня на Урал, позже снова вернулась в Ростов. Любила его улицы, дома, саму атмосферу,его дух. И до сих пор люблю!»
Владислав Смирнов,
профессор Южного федерального университета, доктор филологии