Эти слова всем известного писателя обращены к его жене – Марии
Бушевали любовью
…Они прожили вместе больше 50 лет, а познакомились случайно, в магазине. Молодой сотрудник «Одесских новостей» Николай Корнейчуков, известный читателям по псевдониму Корней Чуковский, зашел что-то купить. Мария в тот день была за кассой. Бухгалтерию в этом магазине вел ее отец, дочь помогала обслуживать покупателей.
Молодые люди понравились друг другу с первого взгляда. Скоро симпатия переросла во влюбленность, влюбленность – в страсть. Уже на склоне лет, приехав в Одессу, Чуковский поприветствует один из старинных домов: «Мы здесь бушевали когда-то любовью».
Поженились Николай и Мария вопреки родительской воле: «Не пара!»
Это «Не пара!» включало несколько пунктов, но серьезным препятствием на пути к совместной жизни влюбленные считали только один: вероисповедание. Николай Корнейчуков – православный, Мария Гольдфельд – иудейка. По законам Российской империи официальный брак между ними невозможен.
Но Мария решилась на поступок, рискуя стать для своих чужой: убежала из дома, крестилась. Через день молодых обвенчали.
Неповторимые счастливые моменты новобрачным пытались испоганить какие-то злыдни: «Когда выходили из церкви, в невесту летели окурки, клочки газетной бумаги и ругательства. Неизвестно от кого. Со стороны ли бывших ее единоверцев или новых – не ясно».
Мария и Николай старались этого не замечать. Они были наполнены счастьем. Они собирались в дорогу – навстречу новой и, как им мечталось, лучшей жизни.
Ехать предстояло в Лондон. У «Одесских новостей» появилась возможность командировать туда своего корреспондента. Единственным кандидатом был Чуковский: ведь кроме него никто в редакции не знал английского языка.
Увы, мечты молодоженов не сбылись. Рассчитывали на гонорары Чуковского, который посылал в российские издания очерки об английской жизни, но их редко платили в срок. Бывало, о них и вовсе забывали. Так что радость: «Маша ждет ребенка» – сменилась отчаянием. Не было средств ни на приличное жилье, ни на докторов. Пришлось Маше возвращаться в Одессу. Можно только представить ее тогдашнее состояние… Но она снова доказала, что характер у нее – сильный.
Чуковский приехал домой уже после рождения сына. Первенца назвали Колей. Он пошел по стопам отца, стал писателем, как и его сестра Лида, которая появилась на свет через три года.
Это для Коли Чуковский придумал свою первую стихотворную сказку (он затем переработал ее в целую поэму «Крокодил»). Сочинять историю про крокодила начал, чтобы заговорить боль и нервное потрясение сына, пострадавшего в ДТП.
И если бы жениться вновь…
Первенец Чуковских Коля не только последовал примеру отца при выборе профессии. Он, как отец, поступил и в личной жизни: почти в том же возрасте решил жениться.
Отца такое решение не обрадовало. Он написал сыну письмо (Чуковский, если предстояло высказать свое мнение детям на важную тему, разговорам предпочитал письменный разбор ситуации). Это письмо интересно еще и взглядом на его собственную семейную жизнь.
Корней Иванович пытается убедить Николая, что в 20 лет жениться не стоит – рано. Не в пошлом обывательском смысле «Не нагулялся еще», а потому, что это время надо интенсивно использовать для насыщения знаниями из разных сфер жизни, для личностного роста.
Он даже сожалеет, что в свои 20 с небольшим лет отправился в Лондон вместе с любимой женщиной: поехал бы один – увидеть и узнать смог бы больше.
«Я уверен, что если бы я так рано не попал в плен копеек и тряпок, из меня, конечно, вышел бы очень хороший писатель», – делится отец с сыном своей душевной болью. Речь опять-таки не о мещанском благополучии. О том, что если уж стал мужем и отцом семейства (у Чуковских – четверо детей), значит, взял на себя большую материальную ответственность.
При этом в письме нет и намека на шанс (если не торопиться с женитьбой) встретить другую женщину, которая, быть может, больше подошла бы как спутница жизни.
«Жили душа в душу» – это не про Корнея Ивановича и Марию Борисовну. Оба, особенно в молодости, были горячи, темпераментны и не всегда успевали обуздывать свои эмоции, прежде чем из уст вылетали обидные для любимого человека, ранящие слова. Но жену Чуковский ценил. Не каждая женщина могла бы из года в год поддерживать тот необходимый мужу распорядок в доме, за соблюдением которого строго следила Мария Борисовна.
Заключался он в том, что когда Корней Иванович занимался литературным трудом (работал он много, без выходных и праздников), никакие шумы не должны были долетать до стен его кабинета и отвлекать от работы.
Чуковский за работу принимался спозаранку, но и спать отправлялся рано. С этого момента в доме буквально ходили на цыпочках и разговаривали шепотом. Корней Иванович страдал бессонницей, засыпал тяжело, любой посторонний звук мог спугнуть такую желанную для него дремоту.
Долгие годы литературная жизнь Чуковского была полосатой, как зебра: то хвалили, то ругали, то издавали, то запрещали, то награждали орденами, то снова ругали. Чуковский был благодарен жене за то, что когда наступала черная полоса, Мария Борисовна не одолевала его дамскими советами «слукавить, пренебречь правдой ради карьеры и выгоды».
Маяковского – в окно!
Литературный секретарь Чуковского Наталья Роскина писала, что жили Корней Иванович и Мария Борисовна очень замкнуто. Но свидетельствовать она могла только о коротком периоде своего секретарства, к тому же застала Чуковских уже преклонных лет.
В молодые годы было иначе. Летом на их даче в Куоккале – гости чуть не каждое воскресенье.
А однажды, еще до революции, в Куоккалу приехал Маяковский. Корней Чуковский тогда уже позиционировался как влиятельный литературный критик и талантливый поэт-переводчик. Ему нравилось, как Маяковский ищет в искусстве новое, как преподносит это новое публике. Словом, Маяковскому он симпатизировал.
Поэт едва ли не ежедневно стал обедать в доме Чуковских, по воскресеньям приводил к Чуковским друзей. Некоторое время он даже жил у Чуковских. В это время Маяковский сочинял «Облако в штанах». Корней Иванович и его домочадцы были первыми ее слушателями.
Вскоре выяснилось, что Маяковского притягивает не только сам этот гостеприимный дом, но и его хозяйка. Вот что рассказывал об этом Николай Чуковский: «По нашим семейным преданиям, тщательно скрываемым, Маяковский в те годы был влюблен в мою мать. Об этом я слышал и от отца, и от матери. Отец вспоминал об этом редко и неохотно, мать же многозначительно и с гордостью. Она говорила мне, что однажды отец выставил Маяковского из нашей дачи через окно. Если такой эпизод и был, он, кажется, не повлиял на отличные отношения моего отца с Маяковским».
Ревность Чуковским была знакома. Но чаще ревновала Мария Борисовна. Корней Иванович любил ухаживать за дамами, производить впечатление. О количестве и серьезности сердечных увлечений Чуковского его биографы спорят по сей день, склоняясь к тому, что тревоги Марии Борисовны часто бывали напрасны.
Всю жизнь Чуковский вел дневник, но на его страницы не попадало то, о чем, по представлениям Корнея Ивановича о приличиях, посторонним знать не следовало.
…Вот лаконичные записи, датированные весной 1909 года (Чуковские скоро шесть лет, как в браке). Корней Иванович и Мария Борисовна были в гостях. Возвращались поздно. Луна. Поцелуи.
А вскоре о том, как в лунном свете, словно молодые влюбленные, носились на лыжах…
Время – это бессильная чушь
Биографы Чуковского говорят, что Корней Иванович часто ощущал себя одиноким. По мнению невестки – жены Николая Марины Чуковской, Корней Иванович «…в душу свою, в свой, отгороженный от всех мир, не впускал никого. Он даже и не подозревал, как может облегчить душевное бремя близкий до конца человек».
Возможно, это и так. То, что он был не один, что двое их было на свете, Чуковский осознал со всей остротой, когда Мария Борисовна внезапно слегла, и стало ясно, что это конец.
В доме Чуковских был обычай «зачитывать» боль и хвори. Домочадцы читали страдальцу стихи, хорошие книги, и нередко от этого больному и вправду становилось легче. В страшные для Чуковского дни болезни Марии Борисовны Корнея Ивановича тоже пытались «зачитать» книгами – не помогало.
Чуковским выпало пережить смерть двух своих детей: мученическую – одиннадцатилетней Мурочки, всеобщей любимицы (в те годы медицина была бессильна не только победить ее болезнь, но и избавить от причиняемых ею страданий) и сына Бориса, погибшего на фронте. Но никогда горе не наваливалось на Корнея Ивановича так беспощадно. Потому что тогда рядом была она – его Маша.
«Ничего не пишу (первый раз в жизни!), слоняюсь неприкаянный», – запишет Чуковский в дневнике. Потом признается самому себе: «Когда теряешь друга и спутника всей твоей жизни, начинаешь с изумлением думать о себе – впервые задаешься вопросом: «Кто же я таков?» – и приходишь к очень неутешительным выводам».
Он часто бывал на могиле Марии Борисовны, замечал, что торопится туда, как на свидание. Разговаривал с ней, как будто с живой.
Однажды в его дневнике появилась такая запись: «…когда умирает жена, с которой прожил нераздельно полвека, вдруг забываются последние годы, и она возникает перед тобою во всем цвету молодости, женственности – невестой, молодой матерью – забываются седые волосы, и видишь, какая чепуха – время, какая это бессильная чушь».
Без Марии Борисовны Чуковский прожил четырнадцать лет. Место своего последнего приюта определил себе сам: рядом с женой.