Я ей на правах старшей подружки сразу вопрос: «Как дела на личном фронте? Женихи–то есть?» Люди мы не чужие, девочку с пеленок знаю, секретничали не раз, так что разговор вполне уместный. А девица фыркнула и объяснила, что замуж не собирается. Причем совершенно честно и искренне. Ее «и не думаю» — это вовсе не то наивно–смущенное вранье девчонок семидесятых годов прошлого века, которые грезили о фате и свадебном кортеже, но признались бы в этом разве что под пистолетом.
Подруга со вздохом рассказала, что есть у дочери бой–френд, встречаются, практически — вместе живут, но — никаких обязательств друг перед другом. И грустно очень добавила: «Она даже готовить не научилась. Мол, говорит, что мужчинам теперь это не нужно. К их услугам кафе, а надо — обед на дом привезут».
Я решила обсудить этот разговор со своей взрослой дочерью, которая к приготовлению разносолов тоже не очень стремится. В ответ услышала нечто похожее на фырканье новоиспеченной москвички и нечто вроде нравоучения: «Сейчас мужчины смотрят на то, какая у женщины фигура, а не на ее пирожки с салатами».
Я стала перебирать в уме все знакомые мне молодые семьи и с некоторым разочарованием поняла, что старый как мир девиз, с которым мы росли и вступали в жизнь: «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок», у нынешнего поколения считается чуть ли не анахронизмом. Как они не понимают, что дело вовсе не в желудке, и не в каких–то деликатесах, и даже не только в мужчинах, а во всех нас!
Ведь были времена, когда разносолов не было. У моих деда и бабушки было четверо детей. И я помню те времена, когда вся семья обедала каждый день за большим круглым столом. Бабуля готовила очень вкусно: любой борщ — чаще постный, супы — были настоящими произведениями искусства. Потому что с душой все делалось. И когда, набегавшись по улице, налазившись по чердакам — тогда самой популярной была игра в казаки–разбойники — прибегала на кухню, там стояли такие запахи, что помню их до сих пор. А жили–то бедно. Так же как и мои прадеды, у которых было пятеро детей.
Мой прадед Сергей работал в железнодорожных мастерских (кстати, участвовал в стачке 1905 года) и получал зарплату, если правильно помню — рубль, кажется — в неделю, а может быть — в месяц? Но это уже детали. Главное, что при всей бедности был домашний очаг, который всех объединял, а за круглым столом собиралась семья, читали вслух газету, обсуждали новости, семейные проблемы.
Помню и наши пресловутые девяностые, когда тоже жили не лучше, чем прадед при царе, да деды в шестидесятые, когда за хлебом очереди были. Но выручал все тот же круглый стол, на котором простой супчик, сваренный для любимых и близких людей, превращался в деликатес.
И дело даже не в трудных временах, которые людей объединяют. Моя родственница, которой 83 года, всю жизнь встречает гостей так, что они чувствуют себя любимыми и желанными в этом доме. Была моложе — столы ломились. Причем все продукты — доступные по цене любой семье, просто руки к ним надо приложить. Обычного толстолобика она поднимала на пьедестал царской рыбы. Стала старше — готовит меньше, но так, словно к ней на обед сам президент пожалует. Ее коллеги — сотрудники одного канувшего в перестройку КБ — до сих пор собираются у нее по общим праздникам.
— А чем я еще могу вас порадовать? — возмущается она, когда мы начинаем ее уговаривать себя поберечь и не перетруждаться.
Конечно, что тут говорить, сейчас другая жизнь. На каждом углу — кафешки, реклама пиццы, которую принесут к вам домой в любое время дня и ночи. Но для меня ничего нет вкуснее дымящегося супчика за большим столом в кругу семьи. Чтобы была настоящая семья — а не временное совместное проживание мужчины и женщины, должен быть в доме свой очаг, у очага — хозяйка, мать, жена, со временем бабушка. И тепло этого очага спасает людей от многих бед и в первую очередь от главной и самой распространенной беды — от одиночества.
. 
