Наш советский Дед Мороз

Не все прозрачно и с национальностью генсека. Родился он на Украине, но отец и мать – уроженцы села Брежнево Курского района. В документах и анкетах Брежнев проходит то как русский, то как украинец. А Эдвард Герек, глава Польши с 1970 по 1980 годы и близкий друг главы СССР, как-то по секрету рассказал президенту Франции Жискару д’Эстену, что Брежнев в совершенстве знал польский язык, и по телефону они общались только по-польски! Герек утверждал, что мать Леонида Ильича была чистопородной полячкой, но Брежнев не хотел, чтобы об этом знали. 

Личный фотограф Брежнева Владимир Мусаэльян вспоминал, что советский вождь очень любил анекдоты о себе, любимом. Но когда фотограф спел ему знаменитую частушку:


Водка стоит шесть и восемь, 

Все равно мы пить не бросим. 

Передайте Ильичу – 

Нам и десять по плечу. 

Но если будет больше, 

Сделаем, как в Польше -


Брежнев хмуро бросил: «Ты это на улице пой». Ему был неприятен намек на польские волнения (1980-1982) и введение в Польше военного положения. Но, может, он болезненно переживал историческую неприязнь поляков и русских? Герек намекал, что именно это стало причиной сокрытия «польского происхождения» Генсека.

В связи с анекдотами мне вспоминается вот какой.

Собрал Леонид Ильич народ на Красной площади и прочитал ему с Мавзолея завещание: похоронить товарища Брежнева лицом вниз. «Это зачем?» – удивляется народ. «А чтобы вам удобнее было меня в зад целовать, когда станете вспоминать, как при мне жили», – грустно пояснил Генсек.

И ведь прав был вождь! Согласно декабрьскому опросу Фонда общественного мнения, эпоха Брежнева вызывает у большинства россиян (61 %) «благостные воспоминания». Среди тех, кому за 36, показатель доходит до 75 %. И молодежь послебрежневской поры туда же: лишь 20 % называют «эпоху застоя» неблагополучной – хотя у многих вообще нет определенной оценки. Для сравнения: 10 лет назад Брежнева позитивно воспринимал 51 % опрошенных. Тенденция, однако.

Да ведь и многие «забугорные» империалисты, которые общались с Леонидом Ильичом, присоединились бы к миллионам «пробрежневских» россиян. Президент США Ричард Никсон писал, что Брежнев, властный, честолюбивый и беспощадный политик, «при иных режимах мог бы претендовать на титул «Леонида Великого», по аналогии с Иваном IV и Петром I». Сказано без любви, но с пониманием дела. Президент Джимми Картер гордился тем, что мог назвать Брежнева своим другом. Тепло отзывался о главе СССР и госсекретарь США Генри Киссинджер, называя его «настоящим русским, полным чувств, с грубым юмором», а также другие зарубежные политические и государственные лидеры.

Канцлер ФРГ Вилли Брандт писал: «Брежнев мог быть импульсивным, даже гневным. Перемены в настроении, русская душа, возможны быстрые слезы. Он производил впечатление изящного, живого, энергичного в движениях, жизнерадостного человека. Его мимика и жесты выдавали южанина...». Последняя реплика нам особенно близка.

Кто-то из них заметил: если бы Брежнев ушел со своего поста по завершении первой половины правления, он вошел бы в историю как один из самых великих политических деятелей мира. 

Я тоже не стал бы безоглядно хаять брежневскую эпоху. «Царствие» Генсека в период до 1974 года для простого советского труженика было самым благоприятным временем за всю историю СССР. Ни войн, ни революций, ни голода, ни потрясений. Даже Никита Кукурузный, осудив репрессии Сталина, сам умудрился устроить в 1962 году в Новочеркасске кровавую баню. Дорогой Леонид Ильич подобного себе не позволял.

Жизнь медленно, но улучшалась. Советский рубль и вклады в сберкассах были незыблемыми. Жилье предоставлялось бесплатно. Юноши и девушки из простых семей могли без блата и взяток поступать в вузы. Бесплатное лечение, детские сады, копеечные путевки в санатории, дома отдыха, пионерские лагеря… Социальная составляющая была значительной. 

Стабильность и спокойствие дорогого стоят. Родители отпускали детей на улицу, не опасаясь маньяков. Убийства были редкостью и карались жестоко. В армию ребята шли без страха. 

Брежнев принял страну от Хрущева в момент наивысшего напряжения в международных отношениях. После Карибского кризиса опасность нападения НАТО на СССР оставалась вполне возможной, а Вооруженные силы страны были катастрофически ослаблены хрущевскими сокращениями и разоружениями, развалом флота и авиации, падением престижа офицеров. 

Брежнев, убаюкивая мировую общественность разговорами о разрядке и дружбе, незаметно добился восстановления стратегического равновесия с силами НАТО – группой держав, чей экономический потенциал был вдесятеро выше нашего! Армия получила тысячи танков, новейшие ракеты и другое современное вооружение. Однажды, проснувшись, натовцы обнаружили наши эскадры в Средиземном море и в мировых океанах…

Немалых усилий потребовало восстановление разрушенного при Хрущеве народного хозяйства. Пришлось ликвидировать совнархозы, разделение обкомов партии на промышленные и сельскохозяйственные (споры между которыми порой доходили до драки), восстановить министерства и комитеты по отраслям экономики, отменять дикие ограничения на развитие личных подсобных хозяйств колхозников и работников совхозов.

Крупнейший специалист в области глобализации и информатизации Мануэль Кастельс пишет: «В 80-х годах Советский Союз в ряде секторов тяжелой промышленности производил существенно больше, чем США: стали на 80 процентов, цемента – на 78, нефти – на 42, удобрений на 55 процентов, вдвое больше чугуна и в 5 раз больше тракторов. Проблема состояла в том, что тем временем мировая производственная система переносила центр тяжести на  электронику и специальные химические препараты и поворачивала к биотехнологической революции, а во всех этих областях советская экономика и технология существенно отставали… Советский Союз пропустил революцию в информационных технологиях, которая сформировалась в мире в середине 70-х годов, полностью прозевал начало эволюции персональных компьютеров».

Но если мы называем период Брежнева «эпохой застоя», то последующие горбачевский и особенно ельцинский – эпоха развала. Тот же Кастельс после анализа российских «рыночных реформ» предсказал «стагнацию на уровне нищеты». Вот народ и тоскует по «застою» - «застолью».

Увы, моя студенческая молодость и первые годы работы пришлись на вторую половину правления «Ильича». С середины 70-х начались серьезные перебои в снабжении городов продовольственными и промышленными товарами. Ширилось недовольство в рядах элиты, интеллигенции, среди рабочих и крестьян. За расхожими товарами, будь то хорошая обувь, одежда, мебель, тем более – сыр, масло, колбаса, мясо и прочие продукты, выстраивались огромные очереди, либо все это приходилось покупать с солидной переплатой у спекулянтов. 

Даже государственная цена югославских женских сапог – 70 рублей при средней зарплате 120-150 рублей. «С рук» цена сапожек достигала 200 рублей. Джинсы – 180-220 рублей (в начале 80-х американские «Ренглеры» появились в магазинах, цена – 90 рублей). Обувь отечественного производства чаще всего была неудобной и тяжелой. Фабрика «Скороход» вообще вошла в анекдоты. То же – и с остальной продукцией «легонькой промышленности».

Так же было и с мебелью: за импортными «стенками» в очередь записывались за год! Да со всем – вплоть до обоев или... туалетной бумаги! Хороших книг не достать, даже с русской классикой было туго. «Три мушкетера», романы Купера, Стивенсона, Майн Рида, Верна, детективы Чейза и Сименона спекулянты отдавали по 70 – 120 рублей. Зато кругом трилогия дорогого Леонида Ильича – «Малая земля», «Возрождение» и «Целина».

Да, квартиры были бесплатными. Но многие ждали их по 10 - 20 лет! На крупном предприятии рабочий мог получить очень быстро, зато учитель, служащий и надежды не лелеял. Я, журналист и офицер, въехал в квартиру после 16 лет ожидания. А сотни тысяч семей до сих пор ютятся еще в бараках сталинских времен.

Уголовное словечко «блат», вошедшее в широкий обиход еще в 1930-е («Россия держится на блате, туфте и мате»), при позднем Брежневе стало символом эпохи. Аркадий Райкин отразил это в монологе «тувароведа» о «дифисите»: «Пусть все будет – но пусть чего-то не хватает»... Страну стала разъедать коррупция.

Не говорю уже об удушающей атмосфере двуличия, когда на кухнях говорилось о жизни одно, а на людях – другое. Когда на корню душились любые проявления свободной мысли. Для любого мыслящего человека атмосфера в стране напоминала заросшее тиной вонючее болото, в котором все здоровое задыхается. В общем, присоединяться к призывам «вертаемся взад!» я бы не стал. 
Телохранитель Медведев пишет об «осени патриарха»:

«В ноябре 1974-го Брежнев пристрастился к снотворным, «лечил» себя бесконтрольно, мы, охрана, пытались его удержать, сражаясь за каждую лишнюю таблетку, но Чазов не смел перечить Генсеку и легко ему покорялся... Затем кто-то из членов Политбюро посоветовал Леониду Ильичу запивать лекарства водкой, дескать, так лучше усваивается, выбор пал на «зубровку», и она стала для него наркотиком...».

Последовали несколько инфарктов, и прежний бравый Генсек с военной выправкой превратился в обрюзгшего, раздавленного болезнями старика, не способного к вменяемому руководству страной. Тогда и появились анекдоты, темы многих их них подсказывала жизнь. Например, в 1981 году глава Чехословакии Густав Гусак обратился к Брежневу с речью, которую закончил по-русски: «Мы очень рады, что вы приехали на наш съезд. Большое спасибо!» Брежнев повернулся к переводчику и громко, с обидой спросил: «А ты почему мне не переводишь?».

Но об этом периоде жизни Леонида Ильича мы лучше промолчим. Юбилей все-таки…