17 сентября – День разговоров с городом
Фото/Видео: Аркадий Будницкий
Злая сила
Я верил, что такой праздник существует. Не могло быть иначе. Для меня разговаривать с родным городом так же естественно, как дышать, пить воду, бродить по его тротуарам. Я родился в Ростове и прожил здесь всю сознательную и бессознательную жизнь. Как говорится, дитя асфальтовых улиц. Как же городской Маугли может не любить свои каменные джунгли?
Понимаю, не все разделяют это чувство. Как-то побывал я в слободе Большая Мартыновка, что в 224 километрах от Ростова. Замечу по ходу, что здешнее казачество сохраняет старые традиции и называет слободу не Мартыновка, а Мартыновка – с ударением на О, как принято на Дону. Так же произносится фамилия Андрея Дмитриевича Мартынова (1762 – 1815) – наказного атамана Донского казачьего войска, шурина знаменитого атамана Матвея Платова. Для меня как отпрыска казачьих родов это очень важно. И всегда коробит, когда героя «Поднятой целины» Макара Нагульнова кличут Нагульновым. Ведь ясно же, что это не так, раз казаки питерца Давыдова упорно называют Давыдовым.
Простите мне это отступление, филолог так и прёт. Сказать я хотел о другом. Мартыновская жизнь показалась мне скучной, сонной, размеренной. Сидючи за столом со станичниками, я заметил: «А вам не уныло здесь, в глуши, вдали от крупных городов?». Они удивились: «Да ты что?! В ваших городах с ума сойдёшь, суета, визг, гам, никаких нервов не хватит! А тут – покой и умиротворение».
Ну, не знаю. Хотя в чём-то могу разделить их чувства. Да, Ростов – крупный промышленный город-миллионник. Но супротив Москвы или Питера он, если применить сравнение нашего соплеменника Чехова, как плотник супротив столяра. Многие стремятся в столицы. Зачастую не понимая, что тамошняя жизнь – не для всех. Помните, что сказал в фильме «Брат» Немец Даниле Багрову? «Город – это злая сила. Сильные приезжают, становятся слабыми, город забирает силу… Вот и ты пропал». Для меня это – не просто слова. Москва убила моего сына Сашу. С ранних лет он стремился туда, а Ростов он терпеть не мог. Саша считал, что уж в нём-то достаточно сил. Но ошибся. И я его потерял.
Вряд ли это говорит о злобе города. Это свидетельствует о человеческих слабостях. Я всё равно люблю Москву, хотя после смерти сына там почти не бывал. Да и Ростов люблю больше.
Что же в тебе такого скрыто, родной мой город? Почему я чувствую твоё тепло? Ведь мне тоже пришлось здесь пережить много разного, выпадали непростые дни, месяцы, годы. Но вспоминается самое светлое и радостное. Чем старше, тем больше окунаешься в детство. Началось оно на месте знаменитой Ростов-горы – товарной станции, где нынче находится Комсомольская площадь. Жили мы на улице Мечникова, там прежде проходили железнодорожные пути к Ростов-горе. Коммуналка на двух соседей, Жёлтый и Красный магазины, переезд в Рабочем городке, куда мы бегали за тютиной и возвращались с чумазыми мордочками… Кинотеатр «Юность» на Комсомольской площади, где перед сеансом звучали песни актёров местной филармонии. Врезались в память детсадовские прогулки от будущего Комсомольского парка в Парк строителей и далее – к знаменитому фонтану с богатырём перед гостиницей «Ростов».
Тайна ростовского Горыныча
С этой скульптурной группой связана одна тайна. Сказочный витязь вроде бы должен поразить дракона, но замахивается мечом на кого-то другого, в человеческий рост, а маленького дракошу, который вьётся у его ног, прячет за спину, словно бы защищая от неведомого врага. Что хотел выразить скульптор Сергей Корольков? Некоторые ростовчане предполагают, что в 1930-е годы, когда появилась скульптура, голов было три. А после войны при реставрации произошло, так сказать, головотяпство. Честно сказать, ребячьим сознанием я не помню деталей.
Но по поводу странной битвы кое-какие мысли высказать могу. Выдающийся донской скульптор и художник Сергей Корольков был человеком непростой судьбы. Он не мог простить Советской власти чудовищного расказачивания с тысячами жертв. И, хотя власти Страны Советов были к нему благосклонны, Корольков в своих работах исподволь выплёскивал то, что таил в душе.
Так, потрясающий горельеф, украшающий театр имени Горького, он назвал «Гибель Вандеи». Вандея – департамент во Франции, где в 1793 году возник мощный очаг контрреволюции, который был жестоко подавлен. У советских чиновников особых вопросов не возникло: ведь речь шла о гибели контрреволюционеров. Никто не заподозрил художника в сочувствии к казачьим мятежникам.
Примерно то же, по-моему, произошло со сказочным богатырём. Да, он и впрямь не поражает Змея Горыныча. И вот почему. У казаков имя Горыня и отчество Горыныч издавна связывались вовсе не с жестоким змеем. Горыня – это богатырь русских преданий, мифов и легенд славян. А Горыныч – сказочное отчество, придаваемое богатырям (см. Владимира Даля). И не случайно богатырь со змеем украшают фонтан. У донских, яицких, терских казаков уважительное отчество Горыныч добавлялось к названиям казачьих рек: Дон-Горыныч, Терек-Горыныч, Яик-Горыныч:
Яик, сын Горынович!
Про тебя ль, про Горыныча,
Идёт речь хорошая.
Так что богатырь Горыня спасает казачьего Горыныча от лютых врагов. От тех, которые уже пролили немало казацкой крови. Добавлю, что Сергей Корольков при освобождении Ростова во время второй мировой войны ушёл с немцами на Запад.
Как папа стал папой
Но давайте ближе к телу, как говаривал Остап Бендер. Ростовчане ласково именуют родной город «папа». Хотя многие не знают, откуда это пошло. Знают только, что Ростов – папа, а Одесса – мама. А семейство это возникло примерно в конце XIX века, когда Ростов и Одесса стали центрами блатного мира. Два крупных торговых города с портами на тёплом юге – чего ещё надо для босяцкого счастья? Правда, «беспачпортных» бродяг то и дело отлавливала полиция. Стандартная процедура допроса начиналась с выяснения личности задержанного, на которое уголовники стандартно отвечали «иван, родства не помню». Затем формулировка несколько изменилась: «Ростов – папа, Одесса – мама». С тех пор и повелось…
А ещё Ростов называли «русским Чикаго» – ведь Чикаго являлся одним из финансовых центров и крупнейшим транспортным узлом Северной Америки. Кроме того, наш город был построен по американскому типу «двух улиц» – широких авеню и пересекающих их стрит. Но уже к 1920-м годам сравнение получает дополнительную окраску. Чикаго в 1920 году приобрёл по всему миру дурную славу «гангстерской столицы»: здесь насчитывалось свыше тысячи различных банд, которые враждовали между собой. А Ростов гремел как столица криминальной России.
Наверное, это печально. Но для меня печальнее то, что папа наш с каждым годом молодеет, а мы – стареем. Парадокс. И чем старше становишься, тем острее это чувствуешь. Когда я гуляю по центру города, вспоминаю, каким был отче наш в прежние времена. Тротуары Большой Садовой, в прошлом улицы геноссе Энгельса, которую мы, зелёное поколение, именовали не иначе как «Брод» (по типу Бродвея), были раздолбаны донельзя, и мы пробирались по ним, словно по танковому полигону. Все здания обшарпаны и облуплены, а если когда-никогда какое-либо из них решались покрасить, то через несколько месяцев оно снова выглядело аки гроб повапленный. Сейчас впервые я могу восхищаться архитектурой родного города. Как же это замечательно, просто душа поёт.
А какая набережная! А новый стадион, а левый берег! Дон, правда, обмелел. Так ведь и люди обмелели. Многие из них одичали, как обезьяны. Гадят, швыряют пластиковые бутылки, бумагу, упаковки и прочее. Иногда очень хочется дать этим бабуинам в торец, а иначе они не понимают. Впору вводить старинный казачий обычай – сечь таких уродов на площади. С удовольствием поглядел бы. Но об этом, папа, мы поговорим как-нибудь позже. Да и стоит ли оно того?
Ростову, моему папе
Я город свой люблю, как сука
щенка, которого утопят –
смешенье скрежета и стука,
гвалт, грохот, шарканье и топот.
Я будто с детства арестован,
и срок немалый мой мотается
на шумных улицах Ростова,
на пыльных улочках Батайска.
Пусть воздух тут слегка притравленный
и жизнь, как ни крути, крутая –
но что за люди, Боже ж праведный,
кругом кишат и обитают!
Вы возражаете, вы лаете,
и не докажешь ни черта вам –
в родной мой монастырь желаете
вломиться со своим уставом?
Ах, вас жестоко здесь обидели,
ах, здесь нужны стальные нервы!
Ну да, в моей чумной обители
свои, особые манеры.
Да бросьте вы, всё это – внешнее:
ну, блат, ну, мат, ну, в глаз засветят...
Мы все нутром такие нежные
и непосредственны, как дети.
Беспутные и беззаботные,
творим и мыслим из-под палки –
немного дикие животные
в довольно диком зоопарке.
А вы, красавцы и красавицы,
толпой стоящие у клетки,
простите нам, что мы кусаемся,
не суйте в пасти нам объедки
своих терзаний и страданий,
пророчеств, сплетен и гаданий,
речей горластых демократов,
ораторов партаппаратов,
национал-дегенератов
и недорезанных Маратов,
проблем, с чего бы нам начать:
и как нам приручать печать,
и где стране сыскать валюту,
и где в стране сыскать Малюту,
чтобы железною рукою
он воротил бы нас к покою,
сколь тратить нам на оборону,
менять ли молот на корону
да выкликать на царство снова
Бориску – но не Годунова,
и как нам всем спасать страну,
которая идёт ко дну,
и как вообще прожить в стране,
которая уже на дне...
Уймитесь, левые и правые,
держитесь дальше от Ростова –
звездастые или двуглавые,
масоны, воинство Христово...
У нас одна любовь и мука,
передана она в крови нам:
мы любим город свой, как сука
те дни, когда была невинна.
1993-1994