В этом году исполнилось 65 лет со дня смерти великого русского поэта, композитора и исполнителя Александра Вертинского
Начало пути
Мне горько это признавать, но я пропустил эту дату, несмотря на то, что Александр Николаевич Вертинский – один из моих любимейших поэтов. Умер он в мае 1957 года. И пусть я опоздал почтить его память в мае, я решил это сделать хотя бы на излёте года.
Саша Вертинский родился 20 марта 1889 года в Киеве, на Фундуклеевской улице. Сам он с юмором вспоминал, что рядом с их домом было цветоводство Крюгера, а напротив – анатомический театр, поэтому на улице всё время пахло либо цветами, либо трупами. Возможно, и те, и другие запахи позднее подспудно определили смысл, настроение стихов-песенок Вертинского. В три года у мальчика умерла мать, ещё через два – отец. Александра и его старшую сестру Надю разлучили, они жили в семьях разных родственников, причём брата уверяли, что сестра умерла, девочку – что скончался брат.
В девять лет Саша отлично сдал экзамены в Первую киевскую гимназию, но через два года его отчислили за неуспеваемость и «дурное поведение». Его перевели в Четвёртую киевскую гимназию, но и оттуда исключили по окончании пятого класса. Тётка не выдержала и выгнала племянника из дома. Он подрабатывал статистом в театре, писал театральные рецензии, публиковал небольшие рассказы в местных газетах.
Но денег катастрофически не хватало. Приходилось торговать открытками, подрабатывать грузчиком, корректором в типографии… Однако его рассказы сделали своё дело: он вошёл в круг киевской богемы как молодой литератор, познакомился с поэтом Михаилом Кузминым, философом Николаем Бердяевым, Казимиром Малевичем, Марком Шагалом.
А в 1913 году Вертинский отправился покорять столицу. По одной из версий, он увидел в журнале «Театр и искусство» упоминание Н.Н. Вертинской и написал ей письмо. Это действительно оказалась его сестра. К ней он и приехал. Александр Николаевич начал выступления в литературных и драматических сообществах, снялся в эпизодической роли в фильме у Александра Ханжонкова. Увы, вскоре брат и сестра Вертинские подсели на кокаин, который тогда свободно продавался в аптеках как лекарство. С началом первой мировой войны Вертинский в конце 1914 года отправился на фронт санитаром. Там ему сообщили, что Надя умерла от передозировки кокаина. Следов её Вертинскому найти не удалось. Но сам он пагубное пристрастие сумел побороть: и под влиянием смерти сестры, и под влиянием того, что видел во фронтовых госпиталях.
«Где вы теперь, кто вам цалует пальцы...»
Но Вертинский дорог нам уж точно не тем, что он поборол кокаинизм. Куда важнее его поэтический дар, его потрясающие песни-ариетки, которые с первых же шагов русского Пьеро на эстраде завоевали фантастическую популярность.
Кстати, а почему «русский Пьеро»? Эту маску придумал сам Вертинский. Вернее, самые разные маски на сцене были веянием того времени. Например, у клоуна-эксцентрика Василия Гущинского была маска оборванца-бродяги. Вертинский же пошёл другим путём. В 1915 году он предложил Театру миниатюр Марии Арцыбушевой свою новую программу «Песенки Пьеро». Арцыбушева оценила идею по достоинству. Для артиста изготовили экзотическую декорацию и костюм из комедии дель-арте.
У русского Пьеро был особый язык и темы, пронизанные печалью, тоской, трагизмом, скорбью. Таковы, например, песни, посвящённые актрисе Вере Холодной, которую он открыл и привёл к Александру Ханжонкову. Увы, актриса скончалась молодой от испанского гриппа, отсюда и настроение песен. Хотя первая из них не столь пессимистична. Помните, её исполнял герой Высоцкого в фильме «Место встречи изменить нельзя»:
Где Вы теперь, кто Вам цалует пальцы,
Куда ушёл Ваш китайчонок Ли?
Вы кажется, потом любили португальца,
А может быть, с малайцем Вы ушли…
Манера исполнения Александра Николаевича была удивительной: певучий речитатив с характерным грассированием. По словам критиков, это оказывало на слушателей почти гипнотическое воздействие – причём как на обывателей, так и на утончённых эстетов. Именно Вертинский создал на эстраде новый жанр – авторскую художественную песню. В этом смысле и Окуджава, и Высоцкий, и Визбор, и Галич, и другие наши барды – прямые наследники Вертинского. «Я был больше, чем поэтом, больше, чем актёром. Я прошёл по нелёгкой дороге новаторства, создавая свой собственный жанр», – сказал позже актёр.
Поначалу Вертинского обвиняли и в пошлости, и в жеманстве, и в кривляниях, и в «отрыве от реальной жизни». Действительно, его песни полны экзотических деталей, того, что принято называть «красивостями»:
В банановом и лунном Сингапуре, в бури,
Когда под ветром ломится банан,
Вы грезите всю ночь на жёлтой шкуре
Под вопли обезьян...
Однако не это суть поэзии Вертинского. Когда было надо, он умел возвысить голос. Как это сделал он в 1917 году, когда написал песню «То, что я должен сказать» – в память юнкеров, которых расстреляли в Кремле (по другой версии – юнкеров, погибших в Киеве в боях против Петлюры):
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в Вечный Покой!
Осторожные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искажённым лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом...
И никто не додумался просто стать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги — это только ступени
В бесконечные пропасти — к недоступной Весне.
В конце 1917-го текстовый и нотный варианты песни были опубликованы московским издательством «Прогрессивные новости». В тексте говорилось, что песня посвящена «Их светлой памяти». По слухам, за исполнение этой песни артиста вызвали на допрос в ЧК.
Согласно легенде, Вертинский тогда сказал: «Это же просто песня, вы же не можете запретить мне их жалеть!». На это ему ответили: «Надо будет, и дышать запретим!».
Вскоре Вертинский отправился гастролировать по южным городам России. В Одессе с ним встретился белогвардейский генерал Яков Слащёв – тот самый, который послужил Булгакову прообразом генерала Хлудова в пьесе «Бег». Он рассказал актёру: «А ведь с вашей песней мои мальчишки шли умирать! И ещё неизвестно, нужно ли это было…»
Пора скитаний и время возвращения
Именно из Крыма, из Севастополя, началась эмиграция артиста. Он на пароходе «Великий князь Александр Михайлович» вместе с остатками армии барона Врангеля переправился в Константинополь. Позднее Вертинский писал: «Что толкнуло меня на это? Я ненавидел Советскую власть? О нет! Советская власть мне ничего дурного не сделала. Я был приверженцем какого-либо другого строя? Тоже нет. Очевидно, это была страсть к приключениям, путешествиям. Юношеская беспечность».
В Константинополе он не задержался, купил греческий паспорт и перебрался в Румынию, где успешно давал концерты русскоязычным эмигрантам. Но недолго: по доносу его арестовали и обвинили в шпионаже в пользу СССР. Скорее всего, на самом деле поводом послужила исполнявшаяся им песня о Родине – «В степи молдаванской»:
...Что за ветер в степи молдаванской!
Как поёт под ногами земля!
И легко мне с душою цыганской
Кочевать, никого не любя!
Как все эти картины мне близки,
Сколько вижу знакомых я черт!
И две ласточки, как гимназистки,
Провожают меня на концерт.
Звону дальнему тихо я внемлю
У Днестра на зеленом лугу.
И Российскую милую землю
Узнаю я на том берегу.
А когда засыпают березы
И поля затихают ко сну,
О, как сладко, как больно сквозь слезы
Хоть взглянуть на родную страну…
Это, конечно, могло считаться подрывной деятельностью, поскольку Молдавия до революции входила в состав России. После Румынии Вертинский отправился в Польшу, где имел бешеный успех и оставил об этой стране самые добрые воспоминания.
Александр Николаевич несколько раз обращался к советским властям с просьбой о возвращении. Впервые – в Польше, в 1923 году. Под прошением поставил положительную резолюцию советский посол в Польше П. Войков, но Вертинскому было отказано. К середине 1920-х годов относится вторая просьба Вертинского о возвращении на Родину, адресованная главе советской делегации в Берлине А. Луначарскому, вновь встреченная отказом.
Из Берлина Александр Николаевич отправился в Париж. Но заморская жизнь всё больше тяготила его. Он писал, что в отличие от России, где артистов принято ценить, заморские кабаки «страшны тем, что независимо от того, слушают тебя или нет, артист обязан исполнять свою роль, публика может вести себя как ей угодно, петь, пить, есть, разговаривать или даже кричать».
Затем был отъезд в США, где актёру предложили сняться в Голливуде, но он отказался, так как не мог терпеть английского языка. А в 1935 году Вертинский едет в Китай. Здесь в Шанхае артист вступил в брак с грузинкой Лидией Циргвава, двадцатилетней дочерью служащего КВЖД, разница в возрасте с которой у него составляла 34 года. Вскоре у них родилась дочь Марианна.
Во второй половине 1930-х годов Вертинский ещё не раз обращался в советские представительства с просьбой разрешить ему вернуться на родину. Удалось это ему только в конце марта 1943 года благодаря протекции Вячеслава Молотова. А через год в семье Вертинских родилась вторая дочь – Анастасия. Своим девочкам Александр Николаевич посвятил одну из самых проникновенных песен – «Доченьки»:
У меня завелись ангелята,
Завелись среди белого дня!
Всё, над чем я смеялся когда-то,
Всё теперь восхищает меня!
Жил я шумно и весело — каюсь,
Но жена все к рукам прибрала.
Совершенно со мной не считаясь,
Мне двух дочек она родила.
Я был против. Начнутся пеленки…
Для чего свою жизнь осложнять?
Но залезли мне в сердце девчонки,
Как котята в чужую кровать!
Доченьки, доченьки, доченьки мои!
Где ж вы, мои ноченьки, где вы, соловьи?
Что добавить ещё? Александр Николаевич, вернувшись, искренне поддерживал свою Родину. Даже несмотря на то, что чиновное начальство предпочитало его не замечать. Он писал: «Наверху всё ещё делают вид, что я не вернулся, что меня нет в стране. А между тем я есть! Меня любит народ! 13 лет на меня нельзя достать билета! Я уже по 4-му и 5-му разу объехал нашу страну. Я пел везде — и на Сахалине, и в Средней Азии, и в Заполярье, и в Сибири, и на Урале, и в Донбассе, не говоря уже о центрах. Я заканчиваю уже третью тысячу концертов…».
Мы любим Вас, Александр Николаевич. И всегда будем любить.