«Я ушел…»

— Есть призывники, которые сразу заявляют, что не хотят служить в армии, — говорит Владимир Хрущев, начальник отдела военного комиссариата Ростовской области по Пролетарскому и Первомайскому районам Ростова. — Игорь — совсем другое дело. Он закончил техникум и служить шел с желанием. Чем и запомнился. У него и семья дружная. У Игоря еще две сестры. Отношения между детьми теплые, доверительные. Да и по Игорю видно было, что он доброжелательный, общительный парень. 

В декабре 2010-го рядовой Игорь Тельнов был направлен для прохождения службы в воинскую часть 33027, дислоцированную в Миллерово Ростовской области. Но пробыл там недолго. В январе его часть была командирована в 1-й полевой лагерь поселка Тамбовка Хабарлинского района Астраханской области. Служба проходила в полевых условиях — возили боеприпасы на утилизацию. Жили в палатках по сто человек, спали по 3-4 часа в сутки, бывало, не доедали. Но легкой жизни никто не обещал. Домой Игорь звонил редко — не было свободного времени. Так прошло больше двух месяцев. Потом связь внезапно прервалась.

В один из мартовских дней в доме Тельновых раздался телефонный звонок — звонил командир части В. С. Трошин. Он сказал Лидии Никифоровне, матери Игоря, что сын покинул территорию части. Причем второй раз. Она успела подумать: «Почему не позвонили, когда сын ушел из части первый раз?» Все переговоры представители части вели грубо, угрожали сыну федеральным розыском и дисбатом. Через некоторое время — снова звонок. Звонил полковник Б. К. Набиев, попросил ее передать сыну, что он дает слово офицера, что Игорю ничего не будет, что он сам приедет за ним, отвезет в Ростов, чтобы выяснить причину ухода. В части были уверены, что солдат сбежал домой. Но Игоря дома не было.

Когда Лидия Никифоровна в очередной раз позвонила в часть, тот же Набиев стал на нее кричать, сказал, что ее сын не просто ушел, а еще и прихватил оружие. На ее вопрос: «Какое оружие он взял?» тот ответил: «Неважно».

— В это время у нас находились представители воинской части из Миллерово, — рассказывает Лидия Никифоровна. — Они сказали, что в части вообще нет никакого оружия! А Набиев кричал, что все офицеры и солдаты проклинают моего сына! И поинтересовался, знаем ли мы, что такое солдатское проклятие?! Что на самом деле случилось, он объяснить не смог.

До Игоря пыталась дозвониться сестра Катя, посылала СМС­сообщения с просьбой выйти из укрытия или прийти домой, если он в Ростове. Позже он ответил: «Как я могу прийти домой, если мне служить еще 8 месяцев?» Написал сестре, что находится на полигоне. Несколько часов Катя вела с ним переписку, умоляла выйти. Он был сильно напуган, никому не верил, даже родителям. Благодаря настойчивости сестры и полковника штаба тыла Южного военного округа В.А. Ридванского, командированного на розыски, Игорь вышел из укрытия. Полковник забрал Игоря в Ростов. На обратном пути разрешил встретиться с родными.

— Когда мы увидели сына — ужаснулись, — говорит Лидия Никифоровна. — Грязный, худой, в глазах, кроме испуга и пустоты, ничего не было. Его словно зомбировали. Мы провели с ним два часа. Но он так и не объяснил, что с ним произошло. Затем полковник отвез его в военную комендатуру Ростовского гарнизона. Комендант Алексей Чуба допрашивал сына — в нашем присутствии, но разговор ничего не дал. Сын отвечал только «да», «нет», «так точно». Комендант сделал вывод, что в части имеют место неуставные отношения.

По словам Алексея Чубы, Игорь был замкнутым, малоразговорчивым. Добиться от него каких­либо объяснений было невозможно.

— Я просмотрел его мобильный телефон, но все СМС­сообщения в нем были стерты. Он общался только с сестрой, — говорит Алексей Владимирович. — Но даже ей не признался, почему скрывался от всех.

 Комендант дал Игорю двое суток увольнения в надежде, что хотя бы родителям он расскажет, почему скрывался на полигоне? Но узнать, что подтолкнуло его скрываться, не удалось.

— Дома, осмотрев его тело, я увидела у него под ребром слева еле заметный след от удара, — говорит Лидия Никифоровна. — На вопрос: «Тебя били?» сын ответил: «Было дело».

Игоря перевели служить в Славянск­-на­-Кубани Краснодарского края, в воинскую часть 23286. Когда родные приехали его навестить, то увидели прежнего Игоря, такого, каким знали его до армии: разговорчивого, веселого. Он говорил, что служба проходит нормально, «только нерусские беспредельничают так, что их боятся даже офицеры». На вопрос родных «Чем занимаетесь?» Игорь сказал, что выгоняют машины из бокса, моют их, затем загоняют обратно, натирают танки — и так каждый день. Причем «Работают только русские солдаты, а нерусские ссылаются на Коран, якобы по вере им работать не положено». Однако настроение у него было хорошее. Убедившись, что с сыном все в порядке, родители уехали. Последняя связь с Игорем была 9 мая. Он рассказывал, что ему понравилось участвовать в параде, стрелять на стрельбище, быть в карауле. А буквально через несколько дней к родителям приехали офицеры из части и сказали, что сын самовольно оставил часть.

— К месту службы сына мы приехали 12 мая. Командир части Рынза сказал, что все обыскали, но сына не нашли, — говорит Лидия Никифоровна. — Два дня мы метались по городу в поисках сына. А нас, оказывается, «водили», как слепых котят, отводя подальше от части. В телефонном режиме сообщали, что якобы видели Игоря то на речном вокзале, то в районе бани, то рядом с винным заводом. Получается, сын бывал во всех местах одновременно! Разве такое может быть? «Откуда информация?» — спрашиваем. «Люди видели», — отвечают. «Какие люди? Покажите этих людей». Нет ответа. Было такое ощущение, что все, кого направили на поиски сына, не искали его, а следили за нами — ищем ли его мы? 

Только 18 мая родным пропавшего солдата позвонил полковник Рынза и сообщил, что Игоря нашли. Лидия Никифоровна спросила: «Он жив?» «К сожалению, нет», — ответил он. Вечером того же дня близкие Игоря были в части. Когда дежурный сказал по рации, что приехали родители «этого», поступил приказ: «На территорию части их не пускать». Три часа родители ждали на КПП, когда их пропустят в часть. Пропустили только тогда, когда «генерал из Ростова» (как позже выяснилось), выходя из КПП, поинтересовался: кто они, долго ли ждут?

— Тогда нас провели в часть, — вспоминает Лидия Никифоровна. — Сообщили, что сына нашли повешенным на территории части в боксе, где находились машины, и что бокс был закрыт снаружи. 

У Игоря нашли мобильный телефон и блокнот. В блокноте осталась запись: «Я так больше жить не могу. Меня все бесит. Я никому не нужен, в моей смерти виновных нет. Простите меня, все мои родные. Я вас всех очень люблю, но жить я так больше не могу и не хочу. Я ушел из этой жизни, потому что меня достали все эти… нерусские с моей роты, офицеры, короче, все в армии меня достали, в особенности… (далее следуют имена. Не указываем их в интересах следствия — прим. автора), они меня достали и все остальные в роте. Мама, папа и все родные и близкие, простите меня за все. Я вас всех люблю. Олечка, прости меня тоже за все. Я тебя очень люблю». Записка написана ровным почерком и почти без ошибок.

Родителям Игоря выдали медицинское свидетельство о смерти сына, в котором написано, что смерть наступила в результате самоубийства. Судмед­эксперты установили дату — 13 мая. Но текста заключения самой судмедэкспертизы родители не видели. Родные солдата обращались к юристам, медикам.

На многие вопросы родители так и не получили ответ.

При опознании Лидия Никифоровна увидела на голени сына большое черное пятно с отверстием диаметром полсантиметра посередине, а рядом — небольшое пятно, похожее на след от затушенной сигареты. Как возникли эти пятна? 

— Почему в течение пяти дней никто не заходил в бокс? Почему нас постоянно уводили подальше от части, дезинформируя, что сына вроде бы видели то там, то здесь, когда его уже не было в живых? — задается вопросом Лидия Никифоровна. — Почему, если взвод работал в тот день, как говорил старшина роты Андрей, Игорь всегда находился «рядом с ним, на глазах». А потом, «наверное, спрятался» (или спрятали?) Если «спрятался», то почему при построении взвода старшина не удивился, недосчитавшись одного солдата, того, что «был постоянно перед глазами»? Почему спокойно закрыли бокс и ушли? Кому наш мальчик перешел дорогу? Что он сделал плохого и кому? Он просто служил. Но кому­то это не нравилось. Значит, не зря многие ребята пытаются уклониться от армии, потому что не верят, что вернутся домой живыми. Кто ответит за смерть нашего сына?

Сейчас военной прокуратурой ведется следствие по факту смерти рядового

И. А. Тельнова. Возможно, в процессе следствия родные Игоря смогут получить ответы на  многочисленные вопросы. В истории трагической гибели Игоря точку ставить рано…