Это — не часть уравнения с неизвестными. Это — начало открытого ростовским Музыкальным театром ряда мировых премьер: «Гамлет» (балет по мотивам трагедии Шекспира на музыку Шостаковича), «Драма на охоте» (балет по мотивам повести Чехова на музыку Чайковского).

«Мировая премьера» означает то, что таких балетов не существовало: их придумали в этом театре.

Разговоры о том, что хорошо бы поставить балет по Чехову, ходили в ростовском Музыкальном давно. Причем, среди рассматриваемых вариантов, упоминалась и «Душечка». Остановились на «Драме на охоте»: любовно-детективной истории, не многими читаемой, но хорошо известной благодаря фильму Лотяну «Мой ласковый и нежный зверь».

Формула «2Ч» тоже родилась не сразу, не в «рифму» с «Гамлетом». Балетмейстер-постановщик Алексей Фадеечев рассказывал, что были мысли о Листе, Брамсе, Шнитке, Артемьеве, Григе и других композиторах. Но выбрали симфонии Чайковского плюс танго Пьяцоллы, цыганские романсы и любимый народом вальс Доги из «Ласкового и нежного зверя».

Поскольку автором либретто стал писатель-детективщик Николай Оганесов, легко было предположить, что усилят детективную интригу. Но она как раз-таки исчезла. Осталась одна любовная драма с обманутым мужем (управляющий графским имением Урбенин), обманутым любовником (судебный следователь Камышев) и убитой из ревности непостоянной прелестницей (Оленька, дочь лесника).

Создатели спектакля приняли ту литературоведческую точку зрения, согласно которой чеховская «Драма на охоте» столь же сложна и многослойна, как «Повести Белкина» А.С. Пушкина. Хореография Фадеечева, грандиозная музыка Чайковского превратили персонажей «Драмы на охоте» в героев, обуреваемых шекспировскими страстями.

На мой взгляд, масштаб этих личностей не соответствует масштабу этой изумительной музыки. Мне «Драма на охоте» видится либо пародией молодого Чехова на современную ему беллетристику (хотя для пародии юмора, возможно, маловато), либо, напротив, попыткой создать нечто в русле той самой, всегда востребованной широким читателем любовно-детективной драмы.

Такой роман — легкий, увлекательный, с интригой, остроумными авторскими замечаниями и блестками пейзажной лирики вполне мог бы выйти из-под пера Тригорина, персонажа чеховской «Чайки», модного одаренного литератора. Тригорин был бы им горд. А Чехов недаром годы спустя отказывался включить «Драму на охоте» в собрание своих сочинений.

У персонажей «Драмы на охоте» не слишком подходящее для балета сложение. Камышев могуч, как Голиаф (хотя и с легкостью, и грацией в движеньях), Пшехоцкий  (приятель и собутыльник графа Карнеева, к которому Оленька переметнулась от Камышева) — толстяк, граф Карнеев — маленький человечек с чахоточными плечиками, а телом жидким и дряблым, Урбенин — «плотный приземистый человечек» далеко не первой молодости.

— У нас вроде и танцоров таких нет. Как же будут одних укрупнять, других — состаривать, — терялась перед спектаклем в догадках одна из зрительниц, видимо, хорошо знакомая с «Драмой».

Состаривать никого не стали. Партию Камышева исполняет стройный, временами демонический брюнет Загретдинов, партию Урбенина, пожалуй, еще более стройный блондин Ушаков, похожий не на сумрачного хозяйственника, а на влюбленного гуманитария. Молодого учителя словесности, к примеру. Так их  соперничество приобрело иной, нежели у Чехова оттенок. Но Оганесов и предупреждал, что это не точь-в-точь, а «по мотивам».

Чтобы усилить в балете чеховский колорит, в него ввели хрестоматийные чеховские персонажи. Зрители без труда узнают Толстого и Тонкого, Человека в футляре, унтера Пришибеева. Есть и Дама с собачкой. Собачка настоящая, той самой породы Шпиц. (В спектакль пришла по объявлению.)

Но еще больше, чем появление живой собачки, зрителей взволновал выход с песнями цыган. Хотя и не настоящих, зато сплошь солистов оперетты.

Я слышала мнение, что этот поворот (тут — умирающая героиня, там — поющие и пляшущие цыгане) режиссер перенял у Рязанова, из фильма «Жестокий романс». Однако табор фигурирует и в самой повести.

Есть ли у наших мировых премьер перспектива увидеть мир? Говорят ведь, что западная публика охоча до экспериментов, а тут еще такие имена: Шекспир — Шостакович, Чехов — Чайковский…

Имена именами, но пока зарубежные импресарио не отваживаются рисковать. Эксперименты наши одобряют, но на гастроли просят привезти проверенную годами классику: «Лебединое озеро», «Щелкунчик» и т.д.

А в ростовском Музыкальном уже поговаривают, что «2Ч» — не последняя здесь мировая премьера…