Дата публикации:
7 мая 2024 г.
Спектакль «Есенин» на музыку Евгения Загота с либретто Анастасии Букреевой создали в Ростовском музыкальном театре дирижер Михаил Пабузин, режиссер Анастасия Неговора, художник Сергей Новиков, хореограф Ирина Ляховская, хормейстер Елена Клиничева.
1281
Фото/Видео: Людмила Фрейдлин
Мировая премьера мюзикла «Есенин» в Ростовском музыкальном театре — действительно масштабная работа: и по замыслу, и по воплощению, и по сценическому времени. Открытия имени здесь, естественно, нет: поэзия Сергея Есенина живет по сей день, он для России хрестоматийный автор, и посему у каждого зрителя-слушателя есть свое представление и о стихах поэта, и о его жизненном пути. Можно представить, с каким объемом материалов пришлось работать автору либретто Анастасии Букреевой: мемуарной и исследовательской литературой, во многом известной и широкой публике. Вот кому-то и хотелось побольше стихов в спектакле, кому-то — поменьше вариативности в массовых сценах, а кому-то — просто действия покороче да яркими софитами глаз не слепить. Не говоря уж о том, как представлены на сцене другие, кроме главного героя, знаковые персонажи: например, Айседора Дункан, Маяковский, женщины поэта. Одни зрители восхитились, другие не приняли.
Прежде всего, следует принять ту исходную идею, которая легла в основу либретто: главные происшествия в жизни Есенина увидены и пережиты Галиной Бениславской (лирическая роль Татьяны Загородней), самой преданной и беззаветно любящей женщиной, все понимающей и все прощающей. Авторы, как я понимаю, и не претендовали на полноту художественного исследования. Можно привести слова реальной Галины о женах и возлюбленных Есенина и не найти подтверждения своим знаниям. Но за автором либретто – право отбора фактов, которых, если следовать им, наберется на солидный сериал. В спектакле мы видим летучий квинтет оскорбленных дам, навсегда покинутых. Прием понятный, хотя вполне допускаю, может не произвести впечатления. Единственная женщина, вызывающая тревогу Галины, — Айседора Дункан, которая хоть и на время увозит от нее Есенина. В исполнении Татьяны Климовой это претенциозная, человечески совсем не привлекательная особа. Естественно, о знаменитой танцовщице-«босоножке» зрители узнают лишь то, что касается судьбы Есенина.
То же следует сказать и о Якове Блюмкине, о котором можно было бы снять или поставить отдельное произведение, как есть, например, сериалы о Мишке Япончике или Соньке Золотой Ручке: это головокружительная биография человека, одаренного многими талантами, поставленными на службу злу. И Эдуарду Закаряну дано хоть и небольшое пространство роли, но достаточно яркое, чтобы представить зловещую фигуру человека, который приглашает развлечься, посмотрев, «как расстреливают контру». Единственное замечание: Блюмкин был на пять лет моложе Есенина, то есть это были отношения двух совсем молодых людей, а в спектакле расклад другой.
Вовсе не безоблачные отношения поэта с матерью здесь обретают чистопородно сентиментальный характер, но это все же не вызывает протестов, потому что воспоминания о доме, о детстве – естественная альтернатива тому мраку, который после отрыва от родных мест поселился в его душе.
По моему разумению, претензии к либретто, конечно, могут быть, но в них нет смысла. Просто любому человеку с критическим запалом не стоит мысленно ставить свой спектакль, а разумнее вглядеться и вслушаться в то, что происходит на сцене. А там бурлит эпоха, поминутно меняя выражение своего «лица». Задник пестрит рукописными текстами стихов, уличными объявлениями, портретами. Притягивает взор окно, распахнутое в мир, полный тайн и тревог. Клубится разношерстная толпа людей, снуют разносчики газет, митингуют с транспарантами большевики, эсеры, меньшевики. Стремительную смену общественных состояний мы ощущаем за счет плотности художественного текста с выразительными деталями, в том числе и деталями костюмов.
Как не потонуть в этом водовороте деревенскому пареньку, когда заманивают со всех сторон? То ему надевают рубаху с поддевкой, создавая образ крестьянского поэта; то цивильным пиджаком обозначают ему другую, светскую роль; то во фраке и цилиндре он отбывает в Америку. Приближается к царской семье, якшается с ОГПУшником, присоединяется к черносотенной выходке Ганина («не со зла», как потом скажет). Неразборчив, что ли? Нет, тут все сложнее: стихийная натура Есенина не знает ни в чем предела. Он пытается вписаться в модные течения. Его захватывает общая эйфория нового дела (ликующая сцена «Гуляй, фантазия, гуляй, имажинизм!»), он в кураже схлестывается с Маяковским: сцену сравнивают с современными баттлами, но я бы отметила ее сходство с более ранним перестроечным ток-шоу «Акуна матата», где две трибуны со спорщиками отстаивали свои взгляды.
По течению сценической истории понятно, почему увлеченность Есенина быстро гаснет. Его поэтические устремления выше «сезонных» проектов. Он гений, а значит, он одинок, сколько бы людей ни роилось вокруг него. Ни к кому привязаться надолго он не может. Поговорить как с равным он готов только… с огромным, до колосников, памятником Пушкину. «Здравствуй, наше всё», – обращается Есенин к нему нашей сегодняшней формулой. «Как твоя жизнь неподвижная?» И в том, как ведет эту сцену Дмитрий Рыдаев, нет ни амикошонства, ни вызова, а только горечь бесприютного человека. «Дар небес», который в себе ощущает Есенин, рождает светлую поэзию, а прозаической жизнью командует черная сторона души. Именно она изливается в кутежах и драках и она же доставляет мучительные переживания, а значит, и зрительское сочувствие.
Несколько раз на протяжении сценической истории поэт обращается мыслью к родным местам, к дому, к матери. Но самое дорогое невозвратно, и его рука не может встретиться с рукой ребенка (это он в детстве), хотя они тянутся друг к другу. А в этой жизни он своего дома не построил и так накуролесил, что очутился на самом краю (идеально сорганизованная гротесковая сцена в сумасшедшем доме). Короткая жизнь, загадочная смерть за стенами «Англетера» и — бессмертие есенинской поэзии. Финальный хор звучит гимном свету, который оставил нам поэт, унеся свою черную драму с собой...
Музыковеды, конечно, оценят и музыку Евгения Загота, и работу дирижера Михаила Пабузина, и вокальное мастерство солистов и хора, но даже непрофессиональное ухо отметит жанровое разнообразие музыкального текста: здесь и классика, и рок, и джаз, и рэп, и кафешантанный куплет, и частушка... Несомненен высокий уровень нашей труппы, сумевшей переключиться на стилистику мюзикла, требующую особой вокальной манеры. Радует то, что всякий раз театр берется за новое, предлагая названия, которых нет в других театрах, и решения, которые родились именно в стенах нашего Музыкального.
Прежде всего, следует принять ту исходную идею, которая легла в основу либретто: главные происшествия в жизни Есенина увидены и пережиты Галиной Бениславской (лирическая роль Татьяны Загородней), самой преданной и беззаветно любящей женщиной, все понимающей и все прощающей. Авторы, как я понимаю, и не претендовали на полноту художественного исследования. Можно привести слова реальной Галины о женах и возлюбленных Есенина и не найти подтверждения своим знаниям. Но за автором либретто – право отбора фактов, которых, если следовать им, наберется на солидный сериал. В спектакле мы видим летучий квинтет оскорбленных дам, навсегда покинутых. Прием понятный, хотя вполне допускаю, может не произвести впечатления. Единственная женщина, вызывающая тревогу Галины, — Айседора Дункан, которая хоть и на время увозит от нее Есенина. В исполнении Татьяны Климовой это претенциозная, человечески совсем не привлекательная особа. Естественно, о знаменитой танцовщице-«босоножке» зрители узнают лишь то, что касается судьбы Есенина.
То же следует сказать и о Якове Блюмкине, о котором можно было бы снять или поставить отдельное произведение, как есть, например, сериалы о Мишке Япончике или Соньке Золотой Ручке: это головокружительная биография человека, одаренного многими талантами, поставленными на службу злу. И Эдуарду Закаряну дано хоть и небольшое пространство роли, но достаточно яркое, чтобы представить зловещую фигуру человека, который приглашает развлечься, посмотрев, «как расстреливают контру». Единственное замечание: Блюмкин был на пять лет моложе Есенина, то есть это были отношения двух совсем молодых людей, а в спектакле расклад другой.
Вовсе не безоблачные отношения поэта с матерью здесь обретают чистопородно сентиментальный характер, но это все же не вызывает протестов, потому что воспоминания о доме, о детстве – естественная альтернатива тому мраку, который после отрыва от родных мест поселился в его душе.
По моему разумению, претензии к либретто, конечно, могут быть, но в них нет смысла. Просто любому человеку с критическим запалом не стоит мысленно ставить свой спектакль, а разумнее вглядеться и вслушаться в то, что происходит на сцене. А там бурлит эпоха, поминутно меняя выражение своего «лица». Задник пестрит рукописными текстами стихов, уличными объявлениями, портретами. Притягивает взор окно, распахнутое в мир, полный тайн и тревог. Клубится разношерстная толпа людей, снуют разносчики газет, митингуют с транспарантами большевики, эсеры, меньшевики. Стремительную смену общественных состояний мы ощущаем за счет плотности художественного текста с выразительными деталями, в том числе и деталями костюмов.
Как не потонуть в этом водовороте деревенскому пареньку, когда заманивают со всех сторон? То ему надевают рубаху с поддевкой, создавая образ крестьянского поэта; то цивильным пиджаком обозначают ему другую, светскую роль; то во фраке и цилиндре он отбывает в Америку. Приближается к царской семье, якшается с ОГПУшником, присоединяется к черносотенной выходке Ганина («не со зла», как потом скажет). Неразборчив, что ли? Нет, тут все сложнее: стихийная натура Есенина не знает ни в чем предела. Он пытается вписаться в модные течения. Его захватывает общая эйфория нового дела (ликующая сцена «Гуляй, фантазия, гуляй, имажинизм!»), он в кураже схлестывается с Маяковским: сцену сравнивают с современными баттлами, но я бы отметила ее сходство с более ранним перестроечным ток-шоу «Акуна матата», где две трибуны со спорщиками отстаивали свои взгляды.
По течению сценической истории понятно, почему увлеченность Есенина быстро гаснет. Его поэтические устремления выше «сезонных» проектов. Он гений, а значит, он одинок, сколько бы людей ни роилось вокруг него. Ни к кому привязаться надолго он не может. Поговорить как с равным он готов только… с огромным, до колосников, памятником Пушкину. «Здравствуй, наше всё», – обращается Есенин к нему нашей сегодняшней формулой. «Как твоя жизнь неподвижная?» И в том, как ведет эту сцену Дмитрий Рыдаев, нет ни амикошонства, ни вызова, а только горечь бесприютного человека. «Дар небес», который в себе ощущает Есенин, рождает светлую поэзию, а прозаической жизнью командует черная сторона души. Именно она изливается в кутежах и драках и она же доставляет мучительные переживания, а значит, и зрительское сочувствие.
Несколько раз на протяжении сценической истории поэт обращается мыслью к родным местам, к дому, к матери. Но самое дорогое невозвратно, и его рука не может встретиться с рукой ребенка (это он в детстве), хотя они тянутся друг к другу. А в этой жизни он своего дома не построил и так накуролесил, что очутился на самом краю (идеально сорганизованная гротесковая сцена в сумасшедшем доме). Короткая жизнь, загадочная смерть за стенами «Англетера» и — бессмертие есенинской поэзии. Финальный хор звучит гимном свету, который оставил нам поэт, унеся свою черную драму с собой...
Музыковеды, конечно, оценят и музыку Евгения Загота, и работу дирижера Михаила Пабузина, и вокальное мастерство солистов и хора, но даже непрофессиональное ухо отметит жанровое разнообразие музыкального текста: здесь и классика, и рок, и джаз, и рэп, и кафешантанный куплет, и частушка... Несомненен высокий уровень нашей труппы, сумевшей переключиться на стилистику мюзикла, требующую особой вокальной манеры. Радует то, что всякий раз театр берется за новое, предлагая названия, которых нет в других театрах, и решения, которые родились именно в стенах нашего Музыкального.
Подпишитесь на нас в:
Поделиться:
Сообщить об ошибке
