Шкипер плашкоута

За добросовестный труд награждена различными почетными грамотами. Живет в городе Константиновске.

— В начале войны возле нашего хутора Авилова построили переправу.  Помню, однажды налетели немецкие самолеты и разбомбили этот паром. Убили солдата. Мы его потом похоронили. Мама в тот день в степи работала, а мы с тетей коров пасли. Когда началась бомбежка, мы страшно испугались и побежали домой. В памяти осталось, как племяшки-­близнецы Петяка и Саняка (им тогда года по три было) бегают и кричат: «Прилетели! Прилетели!». Бабушка их, глупых, быстрей в подвал прятать, чтоб не убили.

Немцы в нашем хуторе появлялись редко. Как говорила моя бабушка Прасковья, нам Бог помогал. В хуторе жили два старика. Они, как началась война, два раза обошли весь хутор с молитвами. Может быть, и это помогло, но больших бед немцы у нас не делали.

Когда приходили немцы, они жили в нашем старом доме. Бабушка часто меня с подругой в летней кухне накрывала на кровати периной. Прятала, чтоб немцы в Германию не отправили.

Помню, когда фашисты отступали, они ночью подорвали у нас за двором снаряды. Сами на мотоциклах все сбежались. Рев такой стоял. Мотоциклы они не глушили. Даже коровы наши оторвались и разбежались.

Под утро все стихло. Мама хлеб пекла. На заре в дверь осторожно постучали.

— Откройте! Свои! — услышали мы русскую речь.

 Мама открыла дверь. На пороге стояли четыре солдата.

— Немцы есть?

Это была разведка. Мы были все очень рады. Покормили солдат хлебом, рассказали, что знаем. А они быстро балками ушли на хутор Михайлов.

После освобождения хутора всю молодежь отправили на рытье окопов под Красный Сулин. Ехали мы туда на быках. Когда приехали, дали нам для ночлега конюшню. Мы лошадей из нее повыгоняли, а они, только двери откроем, назад лезут. Потом по квартирам распределили. Харчей нам надолго не хватило. Приходилось местным жителям нас молоком подпаивать. Куском хлеба делиться.

Как мы рыли окопы, и вспоминать не хочется. Работа была тяжелая. Кирка. Лопата. Каменистая местность. «Рамы» фашистские летали. Фотографировали. Мозоли на руках не заживали.

Потом я в колхозе немного поработала на сортучастке. А затем с подружками решили в Константиновск уехать. Устроились в древцех сначала. Бревна таскали, доски. Днем работали, а вечером на курсы шкиперов ходили. Так я и связала свою жизнь с профессией водника.

В моей трудовой книжке есть запись: «1944.04.20. Зачислена шкипером плашкоута». Плашкоут — это небольшое деревянное судно грузоподъемностью 40 тонн. Я на нем работала одна. Буксир тащил плашкоут под погрузку угля в станицу Краснодонецкую. Затем назад к земснарядам. Они в войну на угле работали. Приходилось изучать и гудки пароходов для того, чтобы правильно выполнять команды с буксира, ведь мой плашкоут не был самоходным судном. Да и раций тогда не было. Пришвартуешься к берегу и ждешь сигнала.

В День Победы мой плашкоут тоже стоял под погрузкой угля в Краснодонецкой. Утром чувствую, что что­-то случилось. Тихо как­-то. Рабочих не видно. Пошла узнать, в чем дело, а наверху один сторож.

— Милое дитя, — говорит радостным голосом, — да война кончилась! Победа, девонька!