
Дата публикации:
13 мар 2015 г.
Для известного поэта и писателя Николая Матвеевича Егорова нынешний год особенный вдвойне: к 70-летию Победы в Великой Отечественной войне он причастен как фронтовик, а к Году литературы – как профессиональный мастер пера. Поэтому в разговоре мэтра с нашим корреспондентом так тесно переплелись обе эти темы
1776
Перечитывая в очередной раз повесть Николая Егорова «Как трудно сказать – прощайте», я поразилась тому, что повесть, написанная через 20 лет после войны, производит впечатление, будто автор только вчера вышел из боя, где полегли его товарищи.
За долгие годы знакомства с Николаем Матвеевичем я не раз задавала ему вопросы о его войне, в частности, как она началась для него.
- Для меня война началась так же, как и для людей моего поколения. Мы знали, что грядет война с фашизмом, что на земном шаре, в сущности, идет репетиция Второй мировой войны, и были готовы к тому, чтобы с оружием в руках защищать свою Родину. И потому когда 22 июня я узнал, что началась война, мы с моим другом Борисом Васюшкиным (он один из прототипов героя повести Васюшкова) побежали в военкомат и написали заявления с просьбой зачислить нас в армию. Сегодня можно сколько угодно говорить о наивности нашего поколения, но это была не наивность, а трезвость, мужество, готовность постоять за свою землю.
- В повести очень пронзительно звучит тема любви на войне. У вашей героини Аси Медведевой был прототип?
- Разумеется. Даже фамилия сохранилась. И внешность.
- Она погибла или осталась жива?
- Погибла. Мне хотелось в ее образе воплотить всех девушек той войны, тех, кого я знал, с кем рядом воевал. Это были прекрасные, чистые девушки, и после войны я хотел написать поэму об этом и частично даже написал, и многие куски были опубликованы, но так и не завершил ее, потому что материал не ложился в форму поэмы, нужно было браться за прозу, а я был тогда, так сказать, чистый поэт. А потом сел и написал повесть «Как трудно сказать – прощайте». И побуждал меня к этому образ Аси Медведевой. Но в ходе работы на первый план неожиданно вышел Борис Васюшков как командир подразделения. Но это не значит, что образ Аси потускнел или пропал совершенно - осталась память о живой Асе и благодарность ей и тем девушкам, которые погибли, и тем, которые остались живы.
- Это было ваше первое прозаическое произведение. А как дальше складывалась литературная судьба?
- А дальше я писал, печатался, испытывал пресс тех лет. Это была нормальная для того времени литературная жизнь. Писал и прозу, и стихи, в прозе разрабатывал в основном две темы: тему нашего села, очень трудную, горестную тему, и военную тему. Причем военная тема шла у меня таким образом: «Как трудно сказать – прощайте» - это 43-й год, потом «Осенние костры» - 41-й год, а потом «Взять любой ценой» - это снова 43-й год. После этих повестей - роман «Окно в чужом доме». Это тоже война, но герой ее в 45-м году, тяжко задетый войной, ищет якорь жизни. Он все потерял в этой войне, но ему надо жить. И он находит в себе силы для этого. К нему приходит любовь, и она дает ему веру. Не только в себя, но и вообще в жизнь.
- «Взять любой ценой» - почему у повести такое название?
- Дело в том, что на войне были операции, не оправданные военной необходимостью, логикой военного дела. Были военные операции, которые объяснялись идеологически. Ну вот, приближался праздник: 1 Мая, 7 ноября, Новый год, день рождения Сталина. И вся страна, даже в войну, готовила подарки Родине, Сталину. И проводились частные операции. Брали, допустим, какую-то деревню, какую-то высоту. Конечно, и подготовка была нелогичная, и, естественно, потери были большие, и тоскливо было людям идти в бой, и тоскливо было тем, кто их вел в бой. Я сам был офицер и хорошо это помню. Был такой случай, который лег в основу повести. Я долго носил его в памяти, понимая, что если напишу, все равно не напечатают. А когда пришло время, что можно было напечатать, я написал очень быстро: она уже была готова во мне. Помню, мы ворвались в село, а до этого так хорошо наступали, что были уверены: раз ворвались - выбьем немцев, село будет наше. И кто-то доложил наверх, что мы взяли село. А немцы нас вышибли. А пока нас вышибали, пока мы отходили, донесение дошло до Москвы, и появился приказ Сталина с благодарностью за взятие села. И тогда нам приказали взять село любой ценой, чтобы не порочить имя Сталина: дескать, он издал приказ, а в селе сидят немцы. Вот и пришлось взять это село.
- Большой кровью?
- Большой кровью. «Взять любой ценой». И я показываю не просто роту в бою, не просто взводы в бою, а каждого солдата, каждого сержанта: как он идет в бой, как воюет, как умирает, что он чувствует. И в живых остаются только два человека: командир, который знал все и который ранен, и замполит, тоже раненый. Я это писал не ради того, чтобы пнуть тех, кто воевал: дескать, они не всегда делали то, что надо и как надо. Ведь, в сущности, человек оказывался в ситуации, когда надо было выполнять приказ, надо было драться, надо было защищать Родину.
- А сейчас что пишете?
- Книгу воспоминаний. То, что не успел сказать в стихах и в прозе. В моей жизни было очень много людей, имена которых в истории не остаются. И мне хочется, чтобы они сохранились хотя бы в моих книгах, моих рукописях. Вот Александр Михайлович Суичмезов, журналист, писатель, однажды спросил у меня, как я придумываю имена своим героям.
А я сказал: «Я их не придумываю, я просто беру имена погибших товарищей и даю их героям своих книг, чтобы люди читали и помнили эти имена». С таким настроением я и пишу воспоминания.
* * *
Спустя почти 70 лет после войны Николай Егоров написал «Рассказ с фронта». Почему он вернулся к этой теме?
- К теме войны я возвращался даже в тех книгах, которые не были посвящены войне. Ведь и на войне, и не на войне человек должен оставаться человеком. Но на войне человеческие качества проявлялись особенно остро. А самым сильным проявлением человечности является чувство любви: к своей земле, к близким, к дому, любви мужчины к женщине и женщины к мужчине. И хотя во время войны всякое случалось, но чаще всего люди отличались поразительной чистотой. И потом - события войны, как правило, происходили на природе. Скажем, ты ночуешь на земле, прячешься за деревьями или кустарниками, ходишь по траве, когда она зеленая или когда она засыпана листвой или снегом. Ты живешь на природе, и твои отношения с людьми происходят на природе. Это какая-то власть природы, влияние ее, хотя, конечно, очень тяжело спать на снегу, под дождем, в землянке.
- Чем отличается ваше состояние пишущего о войне в прежнее время и сейчас?
- Отношение к жизни поменялось. К тому же я научился отбирать, писать короче, чем раньше. Я очень люблю лирическую прозу, такую светлую, прозрачную, это вообще стихия русского языка, русской литературы. Я когда писал «Рассказы с фронта», чувствовал себя музыкантом. И одновременно художником-живописцем, акварелистом. То есть уже иным человеком.
- Это ощущается. И еще знаете что ощущается? В повести «Как трудно сказать – прощайте» было близкое дыхание войны, а сейчас война под вашим пером принимает эпические масштабы. Эпическое полотно войны, на фоне которого - молодой, звонкий лейтенант, а потом капитан, комбат Николай Егоров.
- Дело в том, что с годами пришло время размышлений, воспоминаний не о самой войне, не о быте войны, хотя и это осталось, а больше о людях на войне, о тех, которые выжили или не выжили, и о том, как невыжившие могли бы прожить свою жизнь. То есть с годами пришло понимание того, что те, которые погибли, потеряли больше, чем мне казалось тогда...
* * *
И снова, и снова задавала я вопросы Николаю Егорову, стараясь узнать и понять еще что-то. Например, как и когда он встретил День Победы?
- День Победы я встретил не на фронте. После тяжелого ранения и контузии я был уволен в запас, потом снова призван в армию, и меня послали не на фронт, куда я просился, а на учебу. И я помню, был на курсах командиров батальона, и вдруг ночью крик в общежитии: «Победа!» А до этого шли разговоры о том, что немцы капитулировали, но официальных вестей не было. И я сразу побежал на телеграф, где была огромная очередь, и послал телеграмму родителям. Мы веселились, пили, гуляли, а потом у многих из нас стали вылезать какие-то болячки. У меня вдруг распухли суставы, и я долгое время мучился с этим...
- А как спустя годы вы ощущаете праздник Победы?
- Я не разделяю тот шум, с которым празднуются победные даты. Мне хочется раздумий, спокойной печали, хотя я понимаю, что праздники есть праздники...
- А нет ли ощущения, что на вашем поколении заканчивается память войны?
- Нет. Вот этого как раз нет. Дело в том, что в последнее время я немало встречался с молодыми, особенно со школьниками. Они мало что знают о войне, потому что разумных учебников истории нет, но когда рассказываешь им, делишься пережитым, видишь явный интерес. И потом есть память более глубокая, чем принято считать, - это память души народной.
- Все мы на определенном этапе своей жизни подводим какие-то предварительные итоги. Каков предварительный итог вашей жизни? Какие главные мысли вынесли вы из прожитой жизни?
- Во-первых, я понял, что жить - стоит. Во-вторых, я понял правоту Маяковского, который сказал, что нельзя жалеть для людей ни одеяла, ни ласки. Я раньше думал, что это красивая фраза, а теперь вижу, как это правильно. Нельзя ничего жалеть для людей.
И, наконец, я спросила, останется ли тема войны на страницах того, что он еще собирается написать, - ведь годы многое сглаживают из памяти.
Вместо ответа он протянул мне свое стихотворение:
И закаляются в огне,
И выгорают в нем дотла.
Я все оставил на войне -
Все, что мне юность
в путь дала.
Созрел для мужества я там
И по-мужски запел в бою,
И боль, что ходит по пятам
С тех лет, и нынче я пою.
Боль эта - память. И она
Омыта мертвою водой,
И не закончится война,
Покуда я - живой.
Елена Джичоева

