ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ моей соседки по коммуналке Антонины я никогда не забываю, несмотря на то, что никаких дат не помню категорически и даже свою собственную днюху могу запросто проигнорировать. И хотя удивительно дружной нашей коммуналки в далеком заполярном Норильске давно уже нет, нет в живых и половины соседей, Тонин день рождения помню всегда и всегда ее в этот день поминаю – 22 июня. Тем более что и год рождения не простой, а 1941-й.
Сама она рассказывала как-то за долгими нашими посиделками на общей кухне, что появилась на свет под наспех собранной копной неподалеку от небольшой таежной деревушки и в Красноярском крае. Мать с отцом и сыновьями в тот день затемно отправились на сенокос, а к обеду прибежала соседская девчонка с дурной вестью. Сорокалетняя Евдокия глянула, предчувствуя беду, на своих взрослых мальчишек в по-мужицки потных рубахах, закричала, заголосила, а вскоре тут же до срока появилась на свет девчонка. Мало того что выжила, несмотря на скоротечные роды и нестерильные условия, так еще и выросла здоровенной, крепкой и сильной девкой, такой, что жениха подыскать непросто. Парень должен быть ей под стать, и чтобы любовь взаимная, без нее Антонина любого затопчет, ежели что не так. Такого встретила только к тридцати годам на Крайнем Севере, куда в советские времена народ ехал на заработки. Там не каждый мог приспособиться. Сергей работал подрывником на руднике и по всем статьям Антонине соответствовал, кроме одной – характер покладистый, мягкий. Но жена властью не особо злоупотребляла и, несмотря на командирский голос и замашки, его не допекала. По ее понятиям, так они жили душа в душу. Антонина работала диспетчером в крупной строительной организации и мужиками – водителями тяжелых машин – командовала на раз-два. Ее боялись больше, чем начальства. Дома Тоня тоже была хозяйкой: всегда порядок, по субботам – большая стирка и готовка, к вечеру – гости и застолье. Двоих ребятишек своих – сына и дочурку – обожала и баловала и мечтала о том, что жизнь у них будет какая-то особенная, светлая и не такая обыденная, как у нее: дом – детский сад – работа. Но к началу девяностых в ее семье – такой налаженной и крепко сбитой – все пошло наперекосяк. У Сергея при профосмотре обнаружили рак легких.
– Мы прооперируем, – хирург онкодиспансера был лаконичен, – но если хочешь, чтобы муж еще пожил – увози его на материк.
Антонина за месяц продала квартиру в Норильске, купила двушку в Шахтах и отправила туда несколько контейнеров с добром, которое по тем временам было в стране дефицитом – с постельным бельем, посудой, рабочим инструментом. Все необходимое припасла и собрала для той лучшей жизни, которую начать пришлось не по своей воле и гораздо раньше намеченного срока. В Шахтах поначалу все складывалось удачно: домик неподалеку от квартиры купила. Планировала там семьей жить.
– В доме мы с Серегой, а сын женится – летнюю кухню перестроим, сами в нее перейдем. Места хватит, – упорно рисовала она будущее, когда я приезжала в гости. О болезни мужа никогда не говорила, только однажды сухо: «Не отпущу я его, вытащу». Но в одно пахнущее до одури сиренью утро, придя в больницу, куда Сергея положили для него как бы планово, он показал ей знаком, чтобы села к нему близко-близко. Обхватил, прижал к себе, сколько было сил, выдохнул: «Прости, Тонечка», и осталась она один на один со всеми проблемами.
КАК ПРОКОРМИТЬ и одеть в середине девяностых в депрессивной шахтерской территории два молодых растущих организма, многие еще помнят. За какую работу только Антонина не хваталась: и полы мыла, и дежурила сутками в котельной, и водкой приторговывала. Жили с детьми хотя и бедно, но не голодали, и тем была счастлива. Сын-удалец – в отца: армию отслужил, женился. Как и мечтала она, в дом молодую привел, сына родил. Дочь-красавица школу закончила, тоже замуж недолго собиралась. Да и у нее, о чем и не мечтала, вроде личная жизнь начала устраиваться, хоть и не любовь, а практицизм в отношениях на первом месте стояли.
Дело к тому шло, что раз уж сыну дом отдала, за дочерью – квартира. Та, ни в чем отказа не знавшая, предъявила маме ультиматум: «Квартиру надо продать. Мужу деньги для бизнеса нужны». Перечить дочери не стала – той вот-вот рожать. Продала. Вещи все в летнюю кухню вывезла, последнюю ночь на полу переспала, переплакала и к сыну пришла.
А тот за ужином, когда невестка ни с того ни с сего из-за стола вскочила, да еще и дверью хлопнула, выдал ей: «Жена говорит, выбирай: или я, или – она. Ты то есть». Антонина тут же за сумку свою, благо разобрать не успела, и к новому другу. План у нее свой был: часть денег от квартиры оставить, в его домишко газ провести, ремонт сделать и тихо жить. Она на порог, а у того весело – вино с гостьей на брудершафт распивают. Антонина тихо-тихо со своей сумкой со двора вышла и потопала на последнюю электричку до Ростова. Там на вокзале до утра пересидела и дальше – на Матвеев Курган, оттуда автобусом до небольшого села на самой границе с Украиной и прямиком к моему дому. Село, построенное в начале прошлого века немецкими колонистами, в те годы утопало в садах. Обе улицы, из которых оно и состояло, были засажены ореховыми, яблоневыми, сливовыми и вишневыми деревьями. Такие же деревья росли и в тех дворах, где их не выкорчевали из простой логики: зачем занимать полезное пространство, если куда ни кинь – везде сад и там можно набрать всего, чего душа пожелает. Тем и жили. Деревья в своем саду оставляли только не приспособленные к жизни в суровых условиях бывшие северяне, потому мой дом Антонина нашла без лишних расспросов, не привлекая постороннего внимания – по огромному ореху, который закрывал собой весь палисадник и часть проезда. Я не сразу узнала в женщине, стоящей за калиткой, старшую подругу. Антонина словно меньше ростом стала. Шла к ней буквально на ватных ногах: без телеграммы, без письма – так люди приезжают с бедой.
– Дети здоровы?
Антонина мне не ответила. Закрывала лицо руками, и первый раз в жизни я увидела ее плачущей.
– Будешь жить у меня, сколько нужно, хоть всю жизнь, королева Лир, – сказала подруге после того как узнала о последних событиях. – Дом просторный. Не захочешь – что-нибудь придумаем.
За два дня Антонина начисто выбелила комнаты, а еще через три подкатила ко двору на зилке, нагруженном скарбом, тем, что остался от нажитого ею богатства.
ЦЕЛЫЙ МЕСЯЦ мы с подругой были счастливы. Мой муж был в отъезде, и с огромным хозяйством управляться приходилось вместе с моей детворой, старшему тогда еще и пятнадцати не исполнилось. А на подворье – три коровы, быки, телята, свиньи, птица да два огорода с теплицей. С Тоней все спорилось вдвое быстрей и веселей. Вместе готовили, подолгу обедали, гоняли чаи и особенно много говорили: вспоминали друзей-норильчан и вкус той невозвратимой жизни, тех отношений, когда среди ночи можно было с радостью и бедой прибежать, а когда разъехались – приехать к соседям. Бывшими соседями мы друг друга никогда не называли.
Как-то я позвала Антонину на репетицию в клуб, где тогда работала. Готовились как раз отметить день начала войны, потому песни в репертуаре были исключительно военные. Музыкант наш штатный, кстати, очень талантливый парень, играл «Офицерский вальс», а солистка – местная знаменитость, никак не могла попасть в тональность. Тут неожиданно даже для меня Тоня взлетела на сцену.
– Дай-ка, – забрала она у солистки микрофон, кивнула аккомпаниатору и запела.
Антонина пела не как сейчас в программе «Один в один». А так, как никто не поет. Ее сильный голос оказался таким мелодичным и красивым, что просто всю душу выворачивал наизнанку и всю прожитую жизнь освещал каким-то новым светом, в котором четкими контурами выступали все сделанные ошибки. Все нечестное и фальшивое, что казалось естественным и приемлемым, обретало истинное значение. После вальса они с аккомпаниатором, переглянувшись-перемигнувшись, завели что-то совершенно необыкновенное про любовь и верность, про измену и печаль. И все местные артисты, которых на мякине не проведешь, слушали Антонину на одном дыхании. А я себе удивлялась: как же это столько лет человека знала, а про этот ее талант и не ведала. После Антонины репетицию пришлось отменить. Мои солисты петь отказались. Мол, хотим сохранить, не расплескать впечатление. А музыкант вытащил из магнитофона и отдал мне кассету – на память: он все репетиции записывал, чтобы потом работать с солистами, их ошибки показывать.
Дома нас ждала беда. Моя дочка чем-то отравилась. Прибежавшая медичка как ушатом воды обдала: «Срочно ищи машину, ты ее до Кургана не довезешь». А как везти, ведь в доме ни копейки денег! Тогда зарплату если раз в полгода платили, то ее на один поход в магазин хватало. Тоня метнулась в дом, вышла с пластиковым пакетом, он на солнце просвечивал стотысячными купюрами. Тут еще счастье – молодой главный инженер хозяйства только-только служебную машину отремонтировал, подогнал буквально минут через пятнадцать, шестьдесят километров за сорок минут пролетели. В больнице по тем временам с лекарствами было трудновато, потому меня спросили: «Будем лечить тем, что есть, или как?»
– Или как, – ответила я благодаря подруге.
Уже к вечеру дочке стало лучше. И мы вышли с Антониной немного подышать, пройтись.
– Давай твоим позвоним, – предложила ей я. – Вдруг Валюшка родила?
Валюшка рыдала в трубку. Она уже неделю в роддоме, девочку хотят выписывать, а у нее тяжелый мастит, еще лечиться и лечиться. А кто с ребенком будет? Муж в бизнесе завяз. Его родителям их проблемы ни к чему.
Тоня смотрела на меня виновато.
– Езжай, раз надо помочь.
Исчезла Антонина так же споро, как и появилась. Собрала пожитки, подогнала машину, сказала: «До встречи». Но встреча не состоялось.
… Прошел год. От Антонины – ни слуху, ни духу. Ни письма, ни телеграммы. Я по этому поводу не беспокоилась. Она гордая, видно, неловко ей оттого, что она после всего назад вернулась. Я сама к ней поехала. Квартиру нашла с трудом, но новые хозяева ничего о прежних не знали. Всех соседей обошла, всех бабулек во дворе опросила – ничего. В городской справочной службе ответили, что гражданка с указанными данными в Шахтах не прописана. Я растерялась. Остались у Тони родственники в Красноярском крае. Неужели туда подалась?
КАЖДЫЙ РАЗ 22 июня я вспоминала соседку и давала себе слово, что вот уж на следующий день рождения я ее обязательно отыщу. Решила начать с шахтерского поселка. Однажды так и сделала. Следопыт из меня никудышный, но я помнила направление, в котором шли от многоэтажек туда, где Тоня дом купила. Решила не о ней спрашивать, а о сыне. Знала, что у него свой грузовик, что углем торговал. На очередной улице женщина, сидевшая на скамейке, на мой вопрос о парне с личным грузовиком – высоком, видном, у которого мать статная красавица, ответила мне долгим взглядом.
– Это соседи мои, через дом живут. А ты, видно, давно с ними не общалась?
– Давно.
– А ты кто?
– Подруга. Она у меня несколько лет назад недолго жила, а потом уехала и пропала.
– Так нет больше Тони. Аккурат через месяц после возвращения с невесткой не поладила, скандал там большой вышел из-за того, что в доме бардак, дите и муж – не кормлены, а молодайка знай себе сериалы смотрит. Наутро Тоня огород прополола, в душ зашла, из него и выпала…
Я плакала не переставая сначала на скамейке, потом у Виктора – сына Антонины – на плече, потом на ее заросшей могиле на кладбище. Слушала про его разлад с сестрой, про то, как она зазналась, как требовала раньше срока возвратить деньги, что брату заняла. И еще парень говорил, что сам на распутье, не знает, что делать: с женой развелся, хотя сына и жалко, но не смог простить той смерть матери, да и вообще, после этого другими глазами на все стал смотреть. Теперь вот есть хорошая девчонка, живут уже год вместе, да бывшая жена покоя не дает. А посоветоваться не с кем.
Я достала из сумочки старую кассету с записью, сделанной на той самой репетиции, где Антонина нам концерт настоящий дала.
– Ты вот что – мать послушай.
Мы включили магнитолу. Беседку, а потом и весь двор, всю улицу заполнил голос Антонины, исполнявшей «Офицерский вальс». Когда зазвучала вторая песня, к калитке подошла та самая женщина, которая мне дом Виктора указала, потом скрипнула входная дверь, и во двор вышла девушка, насчет которой Виктор сомневался – жениться или не жениться. Потом друзья его подъехали, сели рядом в беседке. А голос Тони из девяностых все звучал в двухтысячных со своей правдой и своим пониманием жизни.
ЧЕРЕЗ ПОЛГОДА я получила от Виктора тяжелый конверт с приглашением на свадьбу. За столом сидели все вместе: и Валюшка с мужем-коммерсантом, и двое ее детей. И сын Виктора от первой жены, и счастливая невеста со своим сыном от первого брака. И все слушали «Офицерский вальс»...