- Я родилась в 1918 году в хуторе Лагутник в семье казаков-староверов. Не думала, что проживу такую долгую жизнь. Мне было лет семь, когда не стало мамы. Отец был на заработках - работал в Казахстане в рыболовецкой артели на Аральском море. Хоть я и была мала, но запомнила его растерянное лицо, когда он приехал в Лагутник, узнав о случившемся. После похорон мамы я и сестры уехали с отцом в Казахстан. Вернулись обратно годы спустя. От хуторских услышали, что советская власть принесла казакам много страданий. У них отняли все, что они нажили, многих расстреляли. Отец не был зажиточным, но и в бедняках не ходил. Жили скромно, но не голодно. Нас не тронули. Но напряжение от нового порядка чувствовалось.
В 35-м меня сосватали за потомственного казака Евгения Гергилева. Ему было 26 лет, а мне - 18. Сыграли свадьбу. Через год в семье родился первенец - Сережа. А спустя два года — дочь Александра, через год - Михаил. «В доме казака детей должно быть много», - говорил муж. Я растила детей, Евгений занимался хозяйством…
В 41-м началась война. Немцы дошли до Дона. Мужа забрали на фронт. На Миусе он попал в плен. Вместе с другими пленными строил дорогу. Бежал. Как-то ухитрился спрятаться в яму, куда после работы складывали инвентарь. Выбрался из нее, когда немцы увели пленных. Скитался по селам и хуторам, скрывался от немцев и от своих. Рассказал об этом, когда добрался домой. Немцев в хуторе не было. И он остался с нами. Занимался хозяйством, ловил рыбу.
«Лиенц - казачья Голгофа»
- Казаки испокон веку были людьми вольными. При царе особняком держались и новую власть не принимали. Когда пришла весть об отступлении немцев, Евгений пришел со схода казаков, оставшихся в хуторе: «Собирай детей. Уходим». «Куда?» - спросила. «За кордон». Уложив вещи на подводы, двинулись в путь с отступающими немецкими войсками. Решили идти на север Италии.
Дорога была долгой и изнурительной. Шли пешком, ехали на подводах. Я тогда Гришей ходила. Родила его в дороге. Через год добрались до Италии. Там нам дали земельные наделы, жилье. Казаки начали обустраиваться по правилам донских станичников. Трудились от зари до зари. Местные роптали, что рядом с ними развернулось поселение чужаков. Но мы жили мирно. До весны 45-го.
К тому времени фронт стал приближаться к нам. И мы вновь засобирались в дорогу. Казаки с семьями, с нагруженным на повозки скарбом стали продвигаться к австрийскому Лиенцу. Там уже были англичане, которым решили сдаться казаки.
В феврале 45-го на Ялтинской конференции союзных государств - лидеров трех стран антигитлеровской коалиции - СССР, США и Великобритании – было заключено соглашение по по делам военных и перемещенных лиц, освобожденных (плененных) на территориях, захваченных союзниками. Выполняя это соглашение, англичане должны были передать советской стороне не только советских граждан, но и эмигрантов, никогда не имевших советского гражданства. В том числе казаков. Но казаки об этом не знали. Надеялись, что англичане позволят им поселиться «в каком-нибудь свободном уголке мира».
Когда меж казаками прошел слух о насильственной депортации в Советский Союз, началось что-то ужасное. Никто не хотел возвращаться обратно. Казаки кричали, казачки голосили, хватали маленьких детей и как безумные кидались с ними с моста в Драву. Бурные потоки реки накрывали их и уносили с собой. Ни спастись им, ни спасти их было невозможно.
Николай Толстой, внук Льва Толстого, назвал те события «казачьей Голгофой». Англичане передали советскому НКВД десятки тысяч казаков вместе с женами, детьми, стариками. Всех их погрузили в вагоны и отправили обратно. У казаков было два пути - смерть или лагеря.
Сибирь, Урал, далее везде
- Нам с мужем дали 10 лет колонии и сослали в Кемеровскую область. Мы отбывали срок в разных лагерях. Мужа отправили в Прокопьевск, на шахту, а меня с детьми в Сталинск (ныне Новокузнецк). Мы с Евгением посылали друг другу весточки. В одной из них сообщила, что у нас скоро будет ребеночек. Он обрадовался, просил беречься. Как? Мы жили в бараках, кормили нас как «врагов народа» жидкой похлебкой. Изнуряли работа, холод и голод. Держалась из последних сил. Как-то мне стало совсем плохо. Начались схватки. Так, прямо в бараке, родила Варю.
Спустя два месяца после рождения Варвары я слегла с высокой температурой. Вызвали санитарок. Они решили забрать меня и дочь в лазарет. Слышу, одна другой говорит: «Ты зачем туго затягиваешь платок на девочке?! Задушишь». Та отвечает: «Ну и пусть. Кому она нужна. Мать вон тоже не жилец». Меня привезли в лазарет и оставили лежать в холодном коридоре. Сколько пролежала, не помнила. Когда пришла в себя, врач удивился, что я еще жива. Он думал - у меня тиф, а оказалось - обычная простуда. Выжила я. И Варя тоже. Она едва не задохнулась от туго затянутого платка. Пока я лежала в лазарете, девочку мою отдали в детский дом. Там я ее и нашла. После мне было разрешено перебраться с детьми к мужу.
Всей гурьбой дети появились на пороге мужского барака, где жил Евгений. Нам сказали, что семейный барак не достроен, поэтому придется перебиваться в мужском. И отгородили для нас место. Барак был длинный, кое-как обустроенный и очень холодный. Не знаю почему, но над нами сжалилась комендант. Она уступила нам свой дом. В нем было по-домашнему тепло и пахло едой.
Через год после рождения Варвары Евгения расконвоировали и направили на поселение в Прокопьевск. Муж там работал и приезжал к нам в гости. А мы перебрались в семейный барак. Как сумели, обустроили свой быт. В 48-ом на свет появился сын Алексей, в 50-ом - Федор, а в 52-м - Петр. Старший Сергей пошел в местную школу, помогал мне с младшими детьми.
Возвращение
В 53-м Евгения освободили досрочно, и мы вернулись домой, в Лагутник. Родители мужа встретили нас очень тепло, особенно детей. Ведь мы не виделись много лет. Своего дома у нас не было - жили у родителей Евгения. Муж стал работать пастухом в Кугейевском колхозе. Пас до 200 коров. Зарабатывал трудодни. Колхоз давал муку. Постепенно обзавелись хозяйством. Держали скотину, кур, гусей. Дети с Евгением выращивали в саду и на огороде овощи и фрукты. Дочки помогали по дому: готовили, стирали, шили. После всех передряг жизнь постепенно налаживалась. Главное, мы были вместе. И в радости, и в горе. А горе случилось. Как-то муж отправился с младшими детьми на лодке за сеном. На обратном пути усадил детей поверх сена. Лодка на повороте накренилась, и ребята упали в реку. Федя и Леша выплыли, а Петя - пропал. Стали искать. Сергей, узнав о случившемся, помчался к реке, кинулся в воду и... наступил на Петю. Его уже к берегу отнесло. Прибежал Леша, в глазах испуг, слезы: «Мамочка, мамочка, я Петю долго держал за ручку, а потом сам стал тонуть и… отпустил». Пете было два года, Леше - шесть. Тот день стал для меня самым черным в жизни. Душа долго болела, боль едва отпустила, когда в 54-м родилась Таисия. Мы с мужем растили детей как положено у казаков: трудолюбивыми и добрыми. Они уже были большими, когда в 1998-м не стало моего Евгения.
Анна Ивановна замолкает.
- У родителей была тяжелая жизнь, - вступает в разговор Варвара Евгеньевна. Та самая Варенька, родившаяся в лагерном бараке, чудом выжившая вопреки всему. - Но они никогда не показывали, что им трудно. Не помню, чтобы мама на что-то жаловалась. Была строгой. Особенно с нами, дочерьми. Сыновей любила больше.
- Ты, Варя, если чего-то не знаешь, у меня спрашивай, - откликается Анна Ивановна. - Нет такого правила, чтобы мать кого-то из детей не любила. Я вас всех люблю.
А еще она очень гордится своими детьми. Окончив школу, все поступили в техникумы. Сергей закончил машиностроительный, Алексей - механический, Тася - экономический. Работали на предприятиях области. Обзавелись семьями, вышли на пенсию. Живут в разных городах. Александра ушла послушницей в монастырь. Тася вышла замуж и уехала на Украину. Каждый год приезжает к маме в гости. Несколько лет назад Анна Ивановна переехала жить к Варваре в поселок Топольки Азовского района. Чаще всех детей проведывает маму Алексей. Он живет рядом, в Азове. По мере возможности навещают мать и остальные. У всех уже внуки, правнуки.
- Брат Алексей как-то посчитал, что включая внуков, правнуков и праправнуков мамы, наш род насчитывает 40 человек. Такая большая родня! И все благодаря маме и отцу.
Анне Ивановне — 99 лет. Ясный ум. Хорошая память. Слышит, правда, не очень хорошо...
