Дата публикации:
8 июн 2020 г.
В хрониках, в книгах Шолохова и на сцене
1825
Кадр из фильма «Поднятая целина». СССР, 1959 г. В роли ленинградского рабочего Семёна Давыдова – Петр ЧЕРНОВ. Фото с сайта fotodom.ru
За то, что дорого
«Бабий бунт»… У наших современников это словосочетание как правило вызывает снисходительную улыбку, а обозначающее его явление представляется чем-то потешным. Но не так было 90 лет назад, когда по сельской территории Страны Советов пронесся вихрь бабьих бунтов. Известно, что в 1930-м году произошло 13 754 массовых протестов, связанных с курсом на коллективизацию. Из этих выступлений 3712 (больше, чем треть) – бабьи бунты.Не миновал этот вихрь и донщину, а здесь особенно разгулялся в нескольких поселениях Донского и Сальского округов. Такого административно-территориального образования, как Ростовская область, еще не существовало. Территория нынешней Ростовской области была частью Северо-Кавказского края, он делился на округа и районы.
Одним из самых заметных стал бабий бунт в селе Екатериновка тогдашнего Воронцово-Николаевского района Сальского округа.
Детонатором послужили действия местных властей, которые решили, что в деле коллективизации и борьбы с кулачеством все средства хороши.
В верхах (в Центральном исполнительном комитете СССР) 1 февраля 1930 года приняли постановление, направленное на ликвидацию кулачества как класса. Подрывались самые его основы: отныне нельзя было ни взять землю в аренду, ни нанять себе людей, которые в сезон занимались бы сельхозработами. Местная власть получила право поступать с кулаками по своему усмотрению. Могла переселить на самые неплодородные земли в своих районах, могла и подальше, частично и полностью конфисковать имущество.
Сельсоветы и целые районы принялись вызывать друг друга на соревнования: а ну, кто быстрее проведет коллективизацию и избавится от кулаков?! Там, где с кулаками было негусто, в кулаки, случалось, записывали и середняков.
В Екатериновском сельсовете кулаков арестовали, имущество у них отобрали, выдвинули лозунг «Обобществляй все подчистую». В ответ толпа в несколько сот местных женщин (явно не только членов кулацких семей и подкулачников) потребовала арестантов отпустить, обобществленное имущество вернуть.
Женщин всерьез не восприняли. Тогда они начали громить и сельсовет, и склад с конфискатом.
Историки сообщают, что среди поддержавших екатериновских бабонек были и бывшие красные партизаны, и даже отдельные комсомольцы и члены партии.
Весть о екатериновском бабьем бунте быстро разнеслась по округе. В соседних селах сложилась похожая ситуация. Взбунтовались и тамошние женщины.
В Сальске, который был административным центром округа, партийное руководство стало вооружать надежных коммунистов из опасения, что протестующие двинутся туда. Для усмирения бабьих бунтов вызвали Красную армию.
Бабьи бунты 1930 года зачастую не были антисоветскими. Те же гражданки из Екатериновки выступали под лозунгом: «За Советскую власть, без коммунистов и колхозов!». Крестьянки села Самбек (это уже Донской округ) пошли разбираться со своим сельсоветом под лозунгом: «Долой колхоз! Да здравствует Ленин и Советская власть!»
Было ли это женской хитростью? Вряд ли. Многим (и не только женщинам) действительно верилось, что Советская власть – это верный путь к воплощению народной мечты о жизни по справедливости. А препона на этом пути – плохие местные руководители.
Кстати, после этой вспышки бабьих бунтов в нескольких донских поселениях виноватыми крайисполком признал не только зачинщиков погромов, но и председателей сельсоветов. Кого просто сняли с работы за голое администрирование при проведении коллективизации, кого даже отдали под суд за нарушение революционной законности. Отметили слабую пропагандистскую работу (особенно среди женщин) по разъяснению пользы колхозов…
2 марта 1930 года «Правда» – главная газета СССР – опубликовала знаменитое письмо Сталина «Головокружение от успехов». Это как раз о перегибах при проведении коллективизации и возможности для крестьян добровольно выйти из колхоза.
На деле свобода оказалась мнимой. Единоличникам дали глоток кислорода и принялись давить налогами, ущемлять экономически, загонять в колхозы не мытьем, так катаньем. Ну и пропаганда не бездействовала. По донской земле ездили агитационные «буксирные бригады», устраивались вечера колхозного призыва. Появились даже… «красные свахи». «Женихом», понятное дело, был колхоз. Обхаживали «красные свахи» единоличников.
Не прошло после бабьих бунтов и года, как коллективизацией на Дону уже было охвачено больше 80 процентов сельского населения.
Жизнь в колхозе оказалась не такой сладкой, как расписывали «красные свахи», было много головотяпства. Но вторая волна массовых бабьих бунтов не поднялась. Хотя по хуторам, по свидетельству Шолохова, велась «форменная война». Когда, к примеру, на хутор приходили сельхозисполнители, чтобы в порядке заготовки скота купить по разнарядке у колхозника его единственную корову, хозяйка обороняла ее отчаянно…
«Легкая артиллерия» хуторянок
Полных документальных описаний бабьих бунтов 1930 года до наших дней не дошло. Да вряд ли кто их и делал. Однако есть изображение одного такого «бабьего бунта» в художественной литературе. По мнению историков, оно дает надежное представление о том, как это могло происходить в жизни.Наверно, вы уже догадались, что это за книга: «Поднятая целина» Михаила Шолохова.
Бабий бунт там начался с недоразумения, даже, пожалуй, с того, что мы сегодня называем фейком. В хутор Гремячий Лог приехали из соседнего хозяйства за зерном. Его у гремяченцев должны были еще раньше забрать по плану хлебозаготовки, но не забрали, и теперь районное руководство решило произвести такое вот перераспределение. Но в Гремячьем мгновенно возник слух, что это – тот семенной фонд, без которого хутору не прожить.
Хуторянки решили кликнуть казаков, чтобы этому безобразию противодействовать, но мигом решили, что сами с усами – справятся и без них. Потребовали председателя сельсовета (Разметнова) кликнуть хуторян на митинг. За отказ – поколотили, скрутили, «заарестовали», двинулись разбираться с другим местным начальством – председателем колхоза (Давыдовым).
Насчет митинга – живописнейшая деталь того времени. Мятежницы, как правило, устраивали митинги, на которых объявляли об отмене коллективизации, все это заносилось в протокол. Но бывало, на митинге только выбирали комиссию, которая и вырабатывала курс дальнейших действий.
Впрочем, случалось и так (есть свидетельство о таком бабьем бунте, правда, вспыхнувшем не на Дону), когда митинг открывали, друг дружку забалтывали и никакого мало-мальски внятного решения принять не могли…
Интересен взгляд Шолохова на бабий бунт. Он изображает его как трагикомедию. Недаром в первых рядах – казачка по прозвищу Гулящая (уже забавно) да злая бабка Игнатенкова, дородная такая, с бородавкой.
В отличие от бунта в Екатериновке, принесшего свои плоды, гремяченский, который и начался с фейка, – вышел бессмысленным. К счастью, непоправимого ни одна из сторон не успевает совершить. И местная богатырша – вдовая вахмистрша Пояркова, которая и дюжему казаку, войдя в раж, свернула бы шею, пока еще только грозно смотрит на происходящее, скрестив руки на груди.
Мужчины у Шолохова участвуют в бабьем бунте как подстрекатели. Это тайные враги Советской власти, а также местные полукриминальные элементы. Есть намек на священство, которое влияло на настроения хуторских баб, внушая, что вступление в колхоз – это грех.
Бабий бунт в Гремячьем Логу остановить удается сравнительно легко. И все же «Поднятая целина» не оставляет сомнений: женский гнев – это река, которая легко может выйти из берегов и превратиться в цунами.
Правда, сегодня слова «бабий бунт», да еще в сочетании с именем Шолохова скорее напомнят об одноименной оперетте, сочиненной по мотивам его раннего рассказа «О Колчаке, крапиве и прочем» и напитанным юмором страницам «Поднятой целины».
Ее впервые поставили в донской столице в 1975 году, к 70-летию Шолохова. В 2000-м Ростовский музыкальный театр этот «Бабий бунт» восстановил. Он стал его визитной карточкой. Веселая музыкальная история о том, как хуторянки устроили бунт, чтобы доказать казакам, что баба – тоже человек, по-прежнему популярна. И не только у нас, на Дону.