Нашел бы сегодня работу Ньютон и зачем в науке решать задачи прошлого века, сколько надо учиться в школе и как вырастить гения – спрашиваем у профессора Бориса Штейнберга
– Что вообще наука производит, уважаемый Борис Яковлевич?
– Информацию, научные знания.
– Сегодня среди ученых-математиков, особенно молодых, все большую популярность завоевывают информационно-коммуникационные технологии. Что в них больше интересует?
– Новые технологии, связанные с искусственным интеллектом. Что может такой интеллект? Работать, к примеру, с документами, обрабатывать изображения, тексты, распознавать в них смысл. Сейчас в компьютере текстовый редактор Word стал править наш естественный язык, подсказывать ошибки. Мы не всегда согласны с замечаниями этого редактора. Но это массовый продукт, который влияет на миллионы людей. И, думается, он меняет язык, на котором мы пишем. Так что, вероятно, в недалекой перспективе мы будем писать не по правилам, которым нас учили, а так, как подсказывает нам компьютерный редактор.
– С одной стороны, искусственный интеллект – это очень здорово. С другой, если переложить все на «плечи машин», мы разленимся и разучимся не только правильно писать, но и понимать друг друга.
– Люди и раньше не всегда понимали друг друга. И научно-техническое развитие тут не виновато. К примеру, австрийский композитор Гайдн однажды слишком долго играл со своим оркестром во дворце князя Эстергази, музыканты устали и хотели вернуться домой. Но им неудобно было сказать князю, мол, извините, но мы хотели бы вернуться к семьям. После этого Гайдн написал известную «Прощальную» симфонию, когда музыканты, исполнив свою партию, один за другим покидают оркестр. В итоге никого из них в оркестре не остается. Последним покинул сцену сам Гайдн. И князь понял, что пора отпускать музыкантов. По сравнению со временами Гайдна мы стали проще и такие нюансы в общении не используем. Угроза разобщенности, непонимания исходит не от компьютера или Интернета, а от нас самих.
– В одном из телеинтервью Михаил Ковальчук, директор Курчатовского института, сказал, что для того, чтобы цифровая экономика развивалась, нужно создать продукт, который будут покупать во всем мире. Такой цифровой продукт может быть создан в нашей стране? Нет у нас такого продукта и вряд ли он появится в ближайшее время...
– Не могу с вами согласиться. Лаборатория Касперского – чисто цифровая технология. Она востребована во всем мире. Это одно. Другое, не всякую продукцию цифровой технологии государство разрешает продавать даже за очень большие деньги. Если она связана с вопросами безопасности, например. И когда говорят об ограничении наших возможностей в Интернете, я к этому отношусь сдержанно, как и к тем, кто категорически борется с ограничением наших свобод. Нужен баланс между свободой и безопасностью. Как соблюдать баланс – это проблема. И в каждом случае она своя.
– У нас все – от промышленного оборудования до детских игрушек – китайского производства. Выходит, наша экономика отстает? А наука?
– У нас действительно существуют проблемы в экономике. И в науке они тоже есть. У нас много исследований, связанных с решением задач, актуальность которых осталась в прошлом веке. Допустим, теория нейронных сетей и машинное обучение. Они составляют основу многих алгоритмов искусственного интеллекта, разрабатывались много десятилетий назад, но не были востребованы, потому что компьютеры того времени неспособны были переработать информацию с разумными объемами и точностью. Сейчас это направление является одним из прорывных в прикладной науке. Более того, сегодня в мире по искусственному интеллекту на шесть вакансий находится только один специалист. И здесь уже претензии к нашей науке. Почему бы не прекратить финансирование старых задач с сомнительной полезностью и не переключиться на новые, внедрение которых может быстро улучшить нашу жизнь?
– Почему?
– Потому что оценка работы ученых и соответствующие стимулы зачастую не зависят от актуальности решаемых задач и близости задач к внедрению. Ученым опубликоваться по старой тематике в каком-нибудь из научных журналов легко: «Там мою фамилию знают, были уже мои статьи, рецензент посмотрит на их цитирование и отнесется ко мне уважительно». А заняться новой темой рискованно: «Меня не знают, могут не опубликовать, упадет рейтинг, и что тогда? Могу потерять работу». Кроме того, переключиться с одной области науки на другую для многих ученых сложно, им это не позволяет узость образования. Великие ученые прошлого были широко образованны. К примеру, Леонард Эйлер, швейцарский, немецкий и российский математик и механик, внес фундаментальный вклад в развитие этих наук. И Ньютон занимался очень широким кругом вопросов. И Константин Станиславский, известный театральный режиссер, изобрел золотоволочильный станок, за который получил золотую медаль на парижской выставке в 1900 году. Не так много у нас в университете тех, кто мог бы похвастаться таким достижением. А узкий специалист, как говорил Козьма Прудков, подобен флюсу – полнота его односторонняя.
– Но у нас, в основном, больше узких специалистов готовят.
– Да. Кстати, научные исследования существуют не только в бюджетных организациях, но и в коммерческих, например, в «Яндексе».
– Это российская компания?
– Российская. Она была создана двумя одноклассниками – Аркадием Воложем и Ильей Сегаловичем. Наши выпускники работают в Яндексе, а также в компаниях Самсунг, Интел. Так что слухи о том, что наша наука осталась в прошлом тысячелетии и не перешла в нынешнее, сильно преувеличены. Другое дело – Российская академия наук. Та же лаборатория Касперского никакого отношения к РАН не имеет, а к науке – имеет. Наука существует не только в рамках Академии. Академия так же малоповоротлива, как и вузовская наука, и образование в целом. Наши мозги медленно разворачиваются к новым задачам. Мы тематику исследований должны менять, но к таким изменениям плохо подготовлены. Сейчас другие приоритеты. А преподаватели какие читали лекции 50 лет назад, такие и сейчас читают.
– Заниматься сегодня наукой модно?
– Наверное, сейчас в моде бизнес, скажем так. Иногда приходится уговаривать толковых выпускников идти в аспирантуру. Говорю, что им работать еще лет пятьдесят, и правильнее будет потратить еще некоторое время на учебу и идти на работу с более высокой квалификацией. Аспиранты (да и магистранты), как правило, подрабатывают – это объективная реальность, с которой следует считаться.
– Какие возникают проблемы при подготовке молодых ученых? И вообще, с каким научным багажом придем к середине нового тысячелетия?
– Тысячелетие, как и столетие, прогнозировать просто. Кто, скажите, с меня спросит через сто лет? Конечно, в науке происходят изменения. Возникают вопросы подготовки: зачем нам нужны бакалавриат и магистратура? Потому что так в Европе? Это рыночный ход для привлечения, как я понимаю, иностранных студентов. Для того, чтобы наше высшее образование могло зарабатывать на внешнем рынке. Мне думается, что не совсем правильно, когда учеба в вузе растягивается до 6 лет, с учетом магистратуры. Кроме того, наше общее образование рассчитано на 11 лет обучения. Если произвести нехитрое математическое действие, то получается, что люди в магистратуру приходят уже взрослыми. У многих уже есть семьи, да еще и родителям помогают. Им надо зарабатывать. Поэтому сегодня мы наблюдаем большой отток из магистратуры.
– Что делать?
– Наверное, был бы смысл вернуться в школе к десятилетке. И еще один момент. Магистратура все-таки должна носить прикладной характер. Многие практики должны проходить на производстве. И тут возникает вопрос об аспирантуре. О том, что произойдет с нашими учеными, если мы их будем прерывать на какие-то магистерские исследования. Я все-таки принял бы решение принимать в аспирантуру после бакалавриата. Параллельно с магистратурой.
– Это сложно.
– А на Западе такая форма обучения есть. Выпускник нашей кафедры Валентин Самко закончил у нас бакалавриат, некоторое время работал, потом в Англии поступил в аспирантуру, не имея диплома магистра.
– Таких мало. Это должен быть талант.
– А таких и не может быть много. Как происходит воспитание молодых ученых? Нужен хороший научный руководитель, мастер, который берет ученика, ставит рядом с собой, консультирует, направляет, поддерживает. Мы много говорим о творцах и мало – об их учителях. Мало кто знает учителя Ньютона, который уступил ему место на кафедре. Такая жертва ради процветания науки.
Способных, талантливых ученых надо воспитывать особым образом. Из прилежных школьников вырастают хорошие исполнители. А творцы должны быть с детства свободными. Их нельзя наказывать. Такой ребенок должен верить в успех, знать, что, возьмись он за любое дело, у него все получится. Не только сегодня, но и завтра... Вот тогда он станет ученым.